– Кто-нибудь: помогите! – орал писатель, а голос с каждым разом становился всё тише и тише.
– Ставлю червонец на первый вариант, – злорадствовала с дерева кукушка, преследовавшая писателя. – Ты уже сейчас подобен флюсу. Осталось каких-нибудь десять минуток и прощай, станок сверлильный и родной завод, браток. И до боли мелодичный в пять часов его гудок.
– Ступай, отравленная сталь, по назначенью! – Зашвырнул писатель в чересчур разговорчивую кукушку на этот раз камнем. Едва не попал. Осознав опасность собственной беспечности, кукушка полетела подкладывать яйца в гнёзда трясогузки, щегла или пеночки…
Через сто шагов, которые на деле казались тысячью, чуткий писательский нюх уловил едва различимый запах дыма. Радости полные штаны словил писатель, и как собака-ищейка побрёл по запаху. Ещё через сто метров действительно вывалился писатель на маленькую прогалинку, на которой «о чудо» какой-то солдатик в суворовском мундире варил обед в котелке над костром.
– Здорово, служивый! – изображая своего парня, подкатил писатель.
– Здоровей видали! – не оценил того подката мутный, точно лужа, вояка.
Солдатик, помимо истрепавшейся формы, имел винтовку с отломанным прикладом, тупую всю в зазубринах саблю, полупустой солдатский рюкзак. Ноги в данный момент определённо проветривал, так как дырявые, словно сито, сапоги стояли порознь неподалеку. Правильней будет заметить то, что проветривал солдатик одну ногу, а вторая культей торчала в другой штанине, завязанной узелком. Более того, в данную предобеденную пору, солдатик черпал из худого кисета последнюю горсточку махорки и забивал остатки в прокопчённую деревянную трубку.
– Эх, закончилась родимая, – вздыхал служивый. – Теперь будем бамбук курить или ботву картофельную… Ну почему мне так не везёт? У других вояк по-любому сыщется напарник с полной папиросницей или начальство поощрит полным мешочком ядрёного. Один я, как сирота казанская, всю дорогу объедками да остатками перебиваюсь.
– И у меня как назло с собой нет, – порывшись по карманам, отчебучил писатель.
– По тебе видно, – ни капельки не усомнился на этот счёт вояка.
– Послушай, солдатик, я являюсь лицом гражданским, и лицо это в данный момент претерпевает лихо, а значит, нуждается в помощи, – передёргивал писатель. – Заблудился, видишь ли… Будь другом, выведи меня отсюда, а уж там будет тебе и табак, и если понадобится, то и водка. Всё, чего пожелаешь…
– Проклятье какое-то! – продолжал ворчать солдатик. – Вот бы повстречать того писателя, который меня выдумал. Уж я бы его оприходовал своим поленом… Я бы его своим деревянным протезом раскатал на тесто пельменное… Он бы у меня набух от вмятин по самую маковку… Сам посуди: у других писателей, что ни