Попытаться отбежать еще дальше?
Я развернулся, стараясь не шуметь листвой, поднял голову. Чертовы дубы! Раскидистые ветви слишком высоко, под ними ничего нет. И сами-то голые… А месяц совсем низко. Пронзил все под ветвями, покрыл все вокруг лоскутками желтоватого света.
Как на ладони. Попытаешься подняться и бежать – и кто знает, не станет ли это последней ошибкой в твоей жизни?..
Погасли фары дальнего света. В доме осветились окна по сторонам от двери. Вспыхнул наружный фонарь, окатив оранжевым светом лестницы, машину, пруд – до самых деревьев по ту сторону. И даже здесь стало светлее…
Я вжался в листву.
Пурпурный «ягуар» в неестественном свете фонаря казался кроваво-вишневым. Передняя дверца открыта, водитель обходил машину.
Сейчас я его не очень хорошо видел – лишь высокий и худощавый темный силуэт, – но за проведенные здесь ночи прекрасно успел рассмотреть. Лет двадцати двух, молодой и стройный, вьющиеся светло-русые волосы и идеально правильные черты лица – слащаво красивые. До приторности. Может, конечно, я пристрастен, – с моей-то даже зимой веснушчатой мордой, трижды ломаным носом и шрамом через всю скулу от перстня на кулаке одного типа, чтоб ему переломанные пальцы перед каждым дождем ломило…
Опять щелкнул замок, блондин распахнул правую дверцу, протянул руку.
Я сглотнул. Вот ее я еще не видел. Она все ночи дома сидела.
Знаю только, что женщина – почему-то они все женщины, эти чертовы твари. По крайней мере, мужиков таких еще не встречалось, – и, надеюсь, не встретится. Старик говорит, мужики ни на что такое не способны. Черт его знает, почему, но не умеют так. А по-моему, это даже к лучшему, что мужики такие неполноценные. Если бы еще и мужики были такие – этих тварей было бы вдвое больше. На черта надо?
Интересно, сколько ей лет – с семью-то десятками холмиков на заднем дворе… Ту, у которой было сорок два, я не видел, с ней справились другие. Я тогда был слишком мал. Так, зрителем отсиделся, условно на подхвате, – никогда не знаешь, как оно обернется…
Но других видел. Больше, чем хотелось бы. Кое-что знаю. До тридцати холмиков доходят годам к тридцати с хвостиком. А у этой – семьдесят пять. Получается, совсем старуха должна быть.
Они, правда, чертовски хорошо сохраняются, больше двадцати пяти мало кому дашь… Но все равно. Время должно брать свое. Оттого и любовь к смазливым молоденьким мальчикам, наверно. Так что рука протянута не из вежливости, в самом деле пригодится…
Сначала я решил, что просчитался дважды. Не только с волком.
И кроме хозяйки, двух слуг и волка в доме есть еще и девчонка-служанка. И вслед за стройным женским силуэтом – она едва коснулась протянутой руки и выскользнула из машины мягким, почти кошачьим движением, и таким же легким и упругим шагом пошла дальше, взмахнув руками и сладко потягиваясь, – сейчас появится еще одна, настоящая…
Но блондин