Подгорный не выдержал.
– А кто тогда должен с ним говорить? «Ранимая душа»! Не люблю я, Лёня, этих интеллигентов!
Брежнев рассмеялся и обнял Подгорного за плечи.
– Ладно, Коля: я сам поговорю с ними обоими. С Демичевым я проблем не вижу: как и Шелепин, Пётр Нилович в отношении Хруща настроен конструктивно: «гнать в три шеи».
– Так ты уже говорил с Шелепиным?
Улыбка Брежнева увеличилась в размерах.
– Ну, для начала я поручил его «заботам» Семичастного. Но там и «заботиться» было не о чем: по части «крепких выражений по известному адресу» Шурик уже может составить конкуренцию Игнатову. Ну, а после того, как Володя доложил мне о выполнении задании, я переговорил с Александром Николаевичем лично. На охоте: Шурик – не ахти, какой охотник, но страсть, до чего обожает участвовать в заговорах… особенно на природе!
«Заслушав отчёт» лучезарно улыбающегося друга, Николай Викторович мог теперь хохотнуть от души и «без сердца»: дела складывались неплохо.
– Я же тебе говорил: наш человек. Ждёт, не дождётся, когда его позовут. Ну, вот и дождался – и даже уже включился. Ну, ты же знаешь наших «комсомольцев»!
Отсутствие слуха и голоса не помешали Николаю Викторовичу затянуть: «Комсомольцы, добровольцы…». «Оборвав крылья песне» почти «на взлёте» – и очень мудро: слышать этот «вокализ» было сродни подвигу – он тут же подключился к хохоту Леонида Ильича. Долго хохотать не пришлось: вспомнил за минор.
– Но, как же, всё-таки, быть с Косыгиным? Он ведь не кот, который гулял сам по себе…
– Я же сказал тебе: это – моя забота.
Подгорный немедленно успокоился: слово Брежнева по кадрам – считай, уже дело. «На все сто». Он даже не стал просить Леонида Ильича известить его о результате, что делал практически всегда: очень, уж, переживал за общее дело… которое вполне могло стать его личным. Персональным. На Президиуме – и даже на Пленуме. Это – если «особенно повезёт». Такой, вот, «беззаветный» он был «революционер»…
– А с кем армия?..
Разговаривая с Косыгиным, Брежнев не стал «ходить вокруг да около». И не по причине лимита времени: Леонид Ильич всегда приходил к разговору вооружённым фактами и досье. Он никогда не полагался на случай – и к любому экспромту готовился заранее.
И решительность типа «пан – или пропал» не имела отношения к его прямоте: «не наш выбор». Потому что у нас и выбора не должно быть: только – «пан»! Этот итог обеспечивался соответствующим базисом. В случае с Косыгиным он ещё больше упрочился в последние дни: накануне отъезда Никита Сергеевич, не стесняясь в выражениях, в очередной раз «наградил» Алексея Николаевича титулом «вечного текстильщика» – и даже «тряпичника, ни хрена не разбирающегося в экономике».
И ладно бы, если бы