Не знаю, почему, но мы не останавливались нигде дольше, чем на два- три дня, ни в поселениях, которые встречались нам с чудными или обыкновенными, как наши, людьми, нигде не пытались поставить свой дом, нас несло, словно ветром по земле, всякий день навстречу рассвету. Мы, не договариваясь, делали это, просто подчиняясь какому-то внутреннему устремлению, которое, как мне кажется, было внушено нам Аяей, без слов, но убеждённо и уверенно, как если бы договорились. И даже, когда Аяя заговорила, наконец, она не спросила, почему мы всё время едем и где мы теперь, потому, наверное, я и считаю, что мы двигались, потому что она каким-то образом внушала нам это. Вот мы добрались до этого Царь-моря.
– Уперлись, мы, похоже, дальше пути нет, а, други мои? – сказала Аяя, заканчивая трапезу и поглядев на нас.
– Опять не съела ничё, на чём только и живёть…– проворчала Рыба, продолжая с удовольствием уплетать уху.
– Упёрлись. Значит, поворачивать надоть? – спросил я.
– Ничего иного не остаётся… Теперь на запад покатим. Вслед за Солнцем. На рассвете и повернём. А то, хотите, на полдень вдоль берега поедем?..
Вечер здесь, на этом побережье, длинный, не так, как бывает в горах али в лесу, где солнце, спрятавшись за деревья или вершины, быстро гасит день, а здесь оно медленно уходит за горизонт, до которого долгая-долгая холодная степь. Не замёрзнуть бы ночью. Мы долго с Рыбой спорили, как именно нам троим укладываться в палатке, Рыба подозревала, что я намерен лапать Аяю во сне, меня это злило, как и все прочие её нескончаемые придирки. В конце концов, Аяя сказала: «Дамэ будет в середине. Всё!», на том споры закончились. Так она поступала всё время, когда ей надоедало слушать наши стычки, хотя казалось, что она вовсе не слышит нас. Она была с нами, но будто и не совсем, словно над, над нами, над землёй даже, и к этому мы тоже привыкли, хотя знали её совсем другой. Но оба мы надеялись и ждали, что она всё же оживёт, снова начнёт чувствовать и радоваться жизни. Пока втуне. Единственное, что она всё же начала делать, как Рыба сказала, в своём обыке – это записывать и зарисовывать то, что мы видели и встречали по дороге. Потому самыми желанными покупками для неё стали свитки пергамента, рисовой бумаги, что попадалась нам, я даже сам стал учиться делать пергамент из шкурок всех зверей, что убивал для пропитания, даже поднаторел в этом, делал их ровными, не скатывал в рулоны, мы складывали их стопками, так было удобнее. Хотя Рыба и тут нашла к чему придраться:
– Растеряются всё, не то дело в свиточек скрутили и хорошо и удобно и не ломается.
– Ничё, я прошью их вместе.
Так и было сделано. А ещё удобный короб я сделал для всех записок, рисунков и книг. А ещё она взялась учить нас с Рыбой тому, что знала сама, и мы теперь были очень с Рыбой страшно умные и чрезвычайно образованные, даже удивительно, где это в самой Аяе хранилось? Так что за много лет мы привыкли, что она наша повелительница. Вот и сейчас, мы, не сговариваясь, посмотрели на неё, отошедшую