Матвейка спустился с саней, натянул на голову шапку. Поискал рукавицы, не нашёл, махнул рукою, вздохнул. От Бабьего Омута до Инютиных Мхов двенадцать вёрст. Пешему полдня пути. А потом ещё полдня на Болотино. Можно, конечно, на Воинов, а дале Парой, но Пара уж слишком петляет… А так… Если поспешить, то к послезавтрему в самый раз на Ложву выйти можно. Успеют. Непременно успеют, вона как в шаге прибавили…
Матвейка долго смотрел в спины уходящим, благо утро поспело вовремя, и видно было хорошо, потом повернулся к жене и прошипел со злостью:
– Ну, чё застыла? Репины-то давай.
Заступа Божия
Ударил набат на Часовой башне и, вторя ему, тревожно зазвонили колокола городских церквей. Посадские, те, кто не ушёл с вечера за кремлёвские стены, хватали приготовленные загодя узлы и бежали к Дмитровским воротам. Кто-то споткнулся, упал, кинулся подбирать пожитки. Истошным лаем зашёлся позабытый в суматохе дворовый пёс, забились в истерике куры. От Ковалихи потянуло гарью, поднялись дымы над Караваихой…
– Идуть! Идуть! Татары идуть! Будет вам ныне за грехи ваши!
Божевольный Тимошка прыгал на паперти соборной церкви Архангела Михаила пугая и без того едва живых от страха баб. Дюжий ратник, поставленный хранить порядок возле церкви, прикрикнул на юродивого, но словам Тимошка не внимал, а поднять руку на божьего человека никто не осмелился.
– Всем, всем равно воздастся! Забыли люди в гордыне своей о Боге, и ныне ответ держать будут пред очами его!
Тимошку лихорадило: то ли от радостного возбуждения, что мир, наконец-то, очистится от скверны, то ли от холода. Четвёртый день осени пригнал к городу тяжёлые дождевые тучи, и хотя короткий утренний дождик лишь прибил пыль на дорогах, тёплое солнышко так и не вернулось. Тучи по-прежнему закрывали небо, нависнув над крышами рваными сизыми хлопьями, обещая скорое ненастье и распутицу.
На Часовую башню поднялся воевода. Распутица оно, конечно, ко времени. Попробуй взобраться по скользким склонам крепостного вала – не больно-то получится. Опять же дороги развезёт. Но тогда и помощи долго ждать придётся. Если идёт она, помощь эта.
О грозящем набеге казанского хана узнали загодя. Слухи о телесной немощи великого московского князя Иоанна Васильевича подвигли Махмет-Амина на худое. Забыл, чьей волей возведён был на ханский престол, чья сила берегла от беспокойных соседей. Зашевелился, поднял голову. Решил: раз великий князь на смертном одре лежит, стало быть, вся сила русская туда же легла. Перебил купцов московских в Казани, поднял орду, призвал шурина своего мурзу ногайского…
Конная лава подходила к городу с двух сторон: по Казанскому тракту и от Важского оврага. Подходили не спеша, без визга и гиканья, и тут же растекались вдоль рва, держась, однако, на расстоянии. На приступ не шли, осматривались, хотя чувствовались в движениях и уверенность, и презрение к вставшим на пути деревянным стенам. Прямо на глазах начали расти войлочные шатры. Поле между Ковалихой и Ярилиной горой покрылось всадниками, к тучам устремились