В павильоне все было готово к записи. На освещенной площадке за столиком сидели ведущий передачи – тот же толстячок, что показывал старую хронику, – и Сокольников.
– Алексей Дмитрич! – помахал ему рукою Ганичев, пронося барабан на другую площадку.
Сокольников кивнул, продолжая о чем-то тихо разговаривать с ведущим. Рядом готовились к записи музыканты его состава: все в одинаковых концертных костюмах, таких же, как у Сокольникова.
Ганичев поставил барабан перед телекамерой и пожал руку финскому музыканту.
За столиком между Сокольниковым и ведущим шел разговор.
– Я не понимаю, почему ты не хочешь сказать о своем первом составе! – кипятился ведущий.
– Не хочу, и все, – сказал Сокольников.
– Я понимаю, ты на них обижен, но это был первоклассный состав. Давай я скажу.
– Не надо. Не в обиде дело.
– А в чем? Для истории советского джаза эти имена кое-что значат, поверь мне. Кротов, Банькович, Решмин…
– Боря умер, – сказал Сокольников.
– Что?
– Решмин умер. А мы и не знали… А другие? Где они? Мы их потеряли, понимаешь? Нечего делать вид…
– Тогда конечно, – неуверенно сказал ведущий. – Ай-яй-яй! Боря умер…
Зажглось табло «ТИШИНА В СТУДИИ. ИДЕТ ЗАПИСЬ!» Голос режиссера сказал по трансляции.
– Внимание, начинаем! Пожалуйста, Владимир Борисович.
Сокольников вышел за пределы освещенного круга. Ведущий приготовился говорить.
Ганичев сделал знак финскому барабанщику: тихо! Однако тот обворожительно улыбнулся и, как бы приветствуя Ганичева, вдруг произвел невероятный шум, пустив в ход большой и малый барабаны и тарелки. Опустив палочки, он победоносно взглянул на испуганного Ганичева.
По трансляции раздался рассерженный голос режиссера:
– Я сказал: тишина! Начинаем сначала!
Ганичев знаками показал финну, чтобы он спрятал палочки. Тот наконец повиновался.
В отдалении, на ярко освещенной площадке, начал что-то говорить ведущий. Его снимала одна камера.
К Ганичеву на цыпочках подошел Сокольников. Они обменялись рукопожатием.
– Ну как? – шепотом спросил Сокольников.
– Баню нашел и Крота с Люси. Она его жена, представляете? – тихо доложил Ганичев.
– Баньковича?
– В том-то и дело! Кротова! – Ганичев испуганно зажал себе рот, опасаясь нарушить тишину. – Я тоже думал, что она за Баню выйдет…
– Ай да Крот! – покрутил головой Сокольников. – Как он?
Ганичев уклончиво пожал плечами – он не хотел расстраивать Алексея Дмитриевича.
– Рады были? – спросил Сокольников, уверенный, что иначе не могло быть.
– В общем, да… – Ганичев спрятал глаза.
– Я тебя чего позвал, – торопливо зашептал Сокольников, увидев, что ведущий заканчивает и его музыканты собираются