– Ну я пойду… – с сочувствием проговорила девушка.
Она не знала – брать ей мармелад или нет. Потом решилась, взяла.
Ганичев сидел, обхватив голову руками. Из зала донеслась музыка. Это было вечно: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
Джазовый теплоход был уже где-то среди сплошных льдов, едва пробирался между ними – заиндевелый, покрытый льдом, – и на палубе его не было ни души.
В полной тишине было слышно, как трутся о борт льдины.
Один среди бескрайних просторов.
Сокольников был в ярости.
– Ты меня жалел, да? А я не нуждаюсь! Я правду люблю. Мендель рок лабает – вот правда! Почему я должен об этом от других узнавать?
– Извините, Алексей Дмитрич, – виновато оправдывался Ганичев.
Разговор происходил в фойе Дворца культуры, где происходил очередной концерт фестиваля.
– Извините… – проворчал Сокольников. – А что остальные?
– Ну Баня, вы знаете, книжки пишет. Кротов… грузчиком в гастрономе…
– Что? Вот это? – Сокольников щелкнул себя по кадыку.
Ганичев уныло кивнул.
– Идиот!
– Гена Герасимов на танцах играет в Мурино…
– Та-ак… Господи боже мой! А как петушились! Говорил им – выживем только вместе… Не хочу я их видеть!
– Да они и сами не очень-то, – признался Ганичев.
– Что-о? – обиделся Сокольников.
– Стыдно им, Алексей Дмитрич.
– Правильно. И должно быть стыдно.
Прозвенел звонок.
– Пойдем послушаем. Интересные ребята, – сказал Сокольников. – Главное, молодые.
На сцену вышел ансамбль молодых джазистов. Ведущий объявил:
– Выступает ансамбль Константина Дюбенко.
Музыканты заиграли.
Сокольников и Ганичев слушали в ложе.
– Пианист консерваторию кончил, представляешь? – с некоторой завистью сказал Сокольников, оборачиваясь к Ганичеву. – Боря бы видел! Он все страдал, что нам образования не хватает.
Молодые играли легко, технично, азартно.
Дверь открыл юноша лет восемнадцати – высокий, стройный, с пробивающимися черными усиками.
– Это квартира Решминых? – спросил Ганичев.
– Да.
– Простите, я старый приятель Бориса Игоревича…
– Проходите, – без улыбки кивнул юноша.
Ганичев зашел в прихожую небольшой двухкомнатной квартиры. Протянул руку юноше.
– Ганичев.
– Борис.
– Сын?
Юноша кивнул все так же сдержанно.
– Мог бы я видеть его жену?
– Мама! – позвал Борис.
– Значит, вы тоже Борис… – задумчиво сказал Ганичев.
Он раскрыл портфель и достал оттуда букетик цветов.
Из кухни показалась женщина с нервным лицом. Она настороженно посмотрела на гостя.
– Здравствуйте. Я из джаз-клуба, – Ганичев протянул ей букетик.
Она