После традиционного завтрака с блинчиками мы заняли излюбленные места: Старла сидит, скрестив ноги, на рубиново-красном ковре с толстым ворсом, наклеивая серебристые стразы на джинсы – готовится к какому-то конкурсу дизайнеров. Я покачиваюсь поплавком на ее водяном матрасе, пролистывая новый номер журнала «Interview», который ей не терпелось мне подарить.
Мы молчим, погрузившись каждый в свой мир, дожидаясь, когда по телику начнется «церковь»… По крайней мере, наша версия ее: Soul Train. Так повелось с прошлого года, когда Старла затащила меня на первый в моей жизни концерт Зигги Стардаста[2] – и это было просто вау: он напрочь вынес мне мозг. Может, даже буквально. На нем было обтягивающее леопардовое трико и ботинки на гигантской платформе, он возвышался над нами этакой башней. Лицо покрывали белая пудра и грим с блестками, а волосы горели цветом новенькой пожарной машины, и – трам-бам-тарарам – я родился заново.
В какой-то момент он приложил козырьком ладонь ко лбу, просканировал взглядом аудиторию и запел «Starman» – «Звездного человека», – глядя прямо на меня. Клянусь, его голос разбил душу вдребезги, и в тот момент во мне отплясывал сам Святой Дух. После Старла говорила: «Иисус творит чудеса самыми таинственными способами! Он являет Себя во всем, стоит только присмотреться. Может быть, Зигги – твой мессия» – и вытирала слезы с моих глаз.
С тех пор она решила, что музыка – моя религия. Поэтому каждую субботу мы зависаем в ее спальне и смотрим Soul Train. (Наконец-то нашлась церковь, которую я готов поддержать.) До начала осталось десять минут. Обратный отсчет…
Телевизор приткнулся в углу на столике с колесиками: вовсю хрустит рекламой детских хлопьев к завтраку.
Окно распахнуто, порыв липкого ветра, созданный трехминутным ливнем, влетает в комнату: типичная сент-луисская весна. Ветер сморщивает лица, которыми облеплены стены в комнате, заставляет их петь, смеяться, болтать, обсуждая политическую бурю. Вырезанные портреты братьев Джексонов, Иисуса, Коко Шанель, «Power to the People»[3] и все ее героини со времен Рождества Христова – от Жанны д’Арк до Джоан Баэз[4], от Анджелы Дэвис[5] до Твигги[6]. Ах да, и вставленные в рамки портретики ее тайной любви, Донни Осмонда[7]. Да, серьезно!
Роберта Флэк[8] льет тягучий мед из колонок проигрывателя, Старла поет: «Killing Me Softly…»[9] Она и у себя в церкви поет в хоре, но голосок… ну, э-э-э… не то чтобы ангельский. Радость моя. Старла. Лучшая подруга на все времена. Люди думают, что мы сладкая парочка – пусть. Так безопаснее…
И да, Старла – ее настоящее имя. Ну, типа настоящее. При рождении ее нарекли Ди-Ди Люсиндой Джексон. Но моя милая подруга рассказывала, что однажды ночью в возрасте пяти лет увидела сон, где явился Иисус и сказал: «Ты, девочка, со звезд и пришла сюда, чтобы исцелить мир». Тогда она заставила маму и папу поменять ей имя на Старлу. Я считаю, оно космически совершенно, как она сама, и очень подходит, потому что лицо ее покрыто целой галактикой веснушек. Клянусь, без нее я бы давным-давно самоуничтожился, распылившись на миллион микро-Джонатанов.
«Силовые поля бывают самых разных форм», – вот что ответила мне доктор Эвелин пару лет назад, когда я рассказал, что Старла – вроде как мое силовое поле.
– «With His Song… о-о… о-о… о-о-о…» – тянет она.
О-о-о-о-о! Благослови ее, Отче, не ведает она, что творит. Однако Старла милашка: волосы приглажены и убраны под оранжевую косынку, кончик языка выглядывает из уголка рта, подкрашенного мандариновой помадой. Похожа на закат.
Снова утыкаюсь в журнал «Interview». Листаю страницу за страницей: чьи-то странные, неразборчивые беседы, репродукция новой картины Энди Уорхола – портрета Мао Цзэдуна, экстравагантные фото полуобнаженных женщин, раскрашенных неоновыми пальчиковыми красками, а потом…
Ой…
Три слова бьют меня в лицо:
«ГЕЙ – ЗНАЧИТ ХОРОШИЙ!»[10]
И несколько длинноволосых мускулистых мужчин, танцующих вместе.
О!
На самом деле.
По какой параллельной вселенной колесят эти длинноволосые торчки? Явно не по этой. Не по Миссури. Не по нашему сломанному городишке Крев-Кёр. Нет, тут бы эти парни отправились прямиком в тюрьму. Или в дурку. А то и похуже… Поверьте, я знаю…
Но, бог мой, они танцуют. И целуются! И улыбаются с такой силой, что эта улыбка торпедой вылетает сквозь страницу, вышибая из меня дух…
Я тону в этой картинке.
Ухают басы. «Привет-привет, Джонни Коллинз, рад, что ты наконец вышел поиграть, поиграть, поиграть». Его усы щекочут мою щеку. «Прости, что так долго, радость моя, – говорю