Сенаторы рукоплещут и, как водится, в едином порыве поют гимн во славу Юпитера.
– О, молний владыка, ты прежде всех
Правитель-отец,
По воле которого разом дрожат
Оба края земли, —
Прими, о, Юпитер, наши дары.
Благосклонно взгляни,
Прапрадед аргосцев, на род царей,
Достойный тебя…
Филиппу лестно, что все его таковым считают, хотя по поводу личности самого Громовержца терзают августа смутные сомнения: может, это и не Бог вовсе, а придумка древних необразованных и вообще малограмотных смертных.
«Мама родная! – внезапно во сне осеняет императора. – Это же меня сморил Морфей, и мне видится моё собственное грядущее! То, что меня в скором времени ждёт, и то, чего ни при каких обстоятельствах не случится! Может, и правда, согласиться на Юпитера? Громовержец как-никак многими веками апробирован! А приняв новое, можно неизвестно в какую историю вляпаться. Вдруг в болотную трясину засосёт. Там в формуле столько рисков и неизвестных!»
Среднестатистический римский человек, если во сне осознаёт, что он спит, тут же приходит в себя, пробуждается и открывает глаза, даже если приходится их продирать (в любой последовательности). Филипп, однако, не среднестатистический, он уникальный, а потому не пришёл в себя, не проснулся и век не размежил.
Мысли о будущем позволяют ему птицей Феникс возродиться из пепла прошлого.
Миражи – это наша жизнь: Филиппополь вместо Шахбы
«Как журавль в тростниках
В бухте той Кусакаэ
Бродит в поисках пищи,
Так и я… Как мне трудно!
Как мне трудно без друга!..»
Отомо Табито
В грёзах август взмывает ввысь, словно крылатый белоснежный ангел, перелетает в азиатскую часть Римской империи и, витая в облаках, глядит вниз на свой… Что же там внизу? Хутор из двух-трёх мазанок, срубов, глиняно-каменных хижин, песочных или воздушных замков? Или эти точки на земной тверди – всего-навсего убогие переносные шатры бедуинов, банальные для местных долгот и широт? Или это вообще шевелящиеся барханы, где белковая жизнь весьма своеобразна, минимальна и скорбна, но при этом нет человеческой?
«Надо продвинуть римскую культуру в самую толщу и гущу моих соплеменников-арабов! Следует просветить и осветлить тех, кто тёмен! Вытащить их из пещер… эээ… из песков! Снять с могучих талий шкуры мамонтов… эээ… грубые верблюжьи балахоны! Я готов ради столь благородного дела выпрыгнуть из штанов… эээ… отдать последнюю рубашку… эээ… расстаться с туникой… с белой вышитой красными нитями туникой, но только не с пурпурной тогой и не с багряным плащом! – рвано, но здраво и чётко мыслит император. – Здесь будет город заложён назло… эээ… на радость моим землякам. По сути на целине. Заново. Не считать же бывший трёхдворовый хутор поселением! Это не трёхгрошовая опера – это моя Родина! Поднятая целина… скоро будет!»
Филипп