индейцев, много рассказов слушал, многим своими сказаниями отвечал. А потом и своей историей путешествия, начавшейся с переселения из одного племени в другое, а затем и прочь в долгий путь из огромного дома Коллекционера в поисках истины, в попытке найти Великого Оджибуэя. Теперь он спрашивал о нем у всех встреченных, и ответы стали разниться еще больше. Но направление все игрушки указывали верное – на север, строго на север, именно там эту игрушку, испытавшую все возможные и невозможные тяготы жизни, пережившую все и постигшую еще больше, встречали, видели, слышали о ней. Молодой брел, лето прошло, закатилось в зиму, но он остановился лишь тогда, когда понял, что крепкие морозы сделали пластмассу хрупкой, и он не может идти все время, а должен прятаться, дабы не растрескаться окончательно и не рассыпаться в прах, как – он сам видел это – случилось с многими игрушками, не то позабытыми хозяевами, не то брошенными за ненадобностью, за устарелостью, да просто потому, что оказались не ко двору, выросшему из детства владельцу. Их много встречалось на свалках, очень много: побитых, одиноких, стойко переносящих стужу и мечтающих лишь о новой встречи с новым хозяином, мечтающим кто отчаянно, кто робко, кто без надежды – ибо стары и негодны стали игрушки, чтоб возможно было обрести им новый дом. Помойка вот последнее их пристанище, кто-то понимал это, но большинство пыталось отвергнуть сию мысль даже в страшных снах и пыталось покинуть мусорную свалку. Вот только ни у кого из тех, кто попадал сюда, этого не получалось.
Весной, когда морозы ослабли, а снег стал сходить, Молодой снова двинулся в путь, и еще больше игрушек встретилось ему на пути – тех, кого выбрасывали или забывали или теряли в снегу. Они появлялись вновь на свет, но Оджибуэю страшно было даже глядеть в сторону несчастных, столь плачевен оказывался их вид, столь тяжелым состояние. Живыми мертвецами поднимались игрушки из бурого, почерневшего снега, бродили, забыв обо всем, и умирали под ослепительными лучами весеннего солнца, изжаривавших их, под ледяными ветрами марта, что приносили ночью последние морозы, а с ними и вечное упокоение. И чем больше искалеченных игрушек встречал Молодой, тем ясней понимал, что, быть может, где-то недалеко он от цели. Ведь многие, еще не повредившиеся окончательно рассудком говорили, что видели высокого, большого индейца, умевшего ходить и не желавшего сдаваться морозам. Все дальше продвигался Молодой на север, и все яснее понимал он, что местонахождение Великого Оджибуэя – та самая свалка, на которую вышел он неделю назад и по которой продвигается все дальше и дальше.
А затем, в особенно теплый мартовский день, он нашел Оджибуэя. Вернее, то, что от него осталось – обломки игрушки, о которой и можно сказать, что некогда, совсем еще недавно, она являлась тем самым Индейцем, что исколесил, верно, полсвета, познал истину и единственное только – не смог обрести покой в Стране Полночной, так и не добрался до ее неведомых
