Сейчас им кажется, что все еще впереди. И чувства, переживаемые сейчас, – это лишь подготовка к другим настоящим чувствам, которые ждут где-то там, в другой, полной счастливыми событиями жизни.
Таксист время от времени весело поглядывает на них в зеркальце заднего обзора. Что он думает об этих двух прижавшихся друг к другу молодых людях? На вид ему лет сорок. Его молодость давно позади. Был ли в его жизни такой вечер?
– Завидую я вам, молодым – вдруг произносит таксист сожалеющим о чем-то голосом.
– Чему же вы завидуете? – спрашивает он.
– Всему: молодости, красоте, беззаботности. Тому, что вы можете вот так ехать обнявшись, и целоваться в такси, и вообще где угодно…
– Вот здесь направо, и остановите возле того подъезда, – попросил Никита и достал деньги расплатиться.
***
– Посмотри на часы, мы стоим уже скоро как час.
– Что ты все время поглядываешь на эти проклятые часы, как будто боишься, что я их украду?
– Я беспокоюсь о тебе. Как ты будешь возвращаться домой?
– Это мои проблемы. Но, может быть, ты уже торопишься на самолет?
– Ты должен понять, я не могу не ехать. Если бы это было в моих силах, я бы не расставалась с тобой никогда.
– Возможно, это к лучшему. Каждый ищет в жизни свою дорогу.
– Я больше не могу. Еще минута, я разревусь и никуда не поеду. Поцелуй меня на прощание. И не вздумай приехать в аэропорт. Это будет слишком тяжело для меня. Все эти плачущие родственники, дурацкое оформление, таможня. Ты же знаешь, как у нас это все происходит. Я просто не выдержу. Хорошо?
– Хорошо.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Давай прощаться.
– Я тебя прощаю.
– И я тебя. Пока!
– Пока!..
Одна С Половиной Недели
Они встретились два года спустя в маленькой, окруженной врагами средиземноморской стране.
Когда Глория уезжала в Израиль, Никита был уверен, что она едет со всей семьей, но оказалось, что семья (мама, брат и бабушка) ждет статуса беженцев в американском посольстве, между тем как Глория решилась ехать в незнакомую страну совершенно одна, на свой страх и риск.
Мать и все родственники уговаривали ее подождать, ведь до получения статуса осталось совсем недолго. Однако ее непреодолимое желание быть самостоятельной во всех своих, даже неверных, решениях перевесило все доводы разума.
В этом сочетании несовместимых желаний, капризов и комплексов была она вся. Ее внешняя хрупкость и утонченность уживались с каменной твердостью и неимоверным упрямством.
Тогда это показалось Самолетову великолепным выходом из сложившейся ситуации, поскольку это было ее добровольным решением, и в том, что они расстаются, никто не виноват, кроме общего течения жизни. Его самовлюбленное «я» даже попыталось встать в позу обиженного: ведь получалось, что это она его бросает. Но в глубине души он знал, кто из них двоих совершил предательство и кто по-настоящему