Суд удалился на совещание.
Тут по залу пронесся слух о том, что господин Сарранти опоздал на оглашение ему смертного приговора только потому, что он во время совещания присяжных просто-напросто крепко заснул. Одновременно по залу пошли разговоры о том, что вердикт о признании его виновным был принят не единогласно.
После пяти минут совещания суд вернулся в зал заседаний, и председатель с волнением произнес глухим голосом постановление о приговорении господина Сарранти к смертной казни.
Затем, повернувшись к самому господину Сарранти, выслушавшему приговор со спокойствием и бесстрастием, сказал:
– Обвиняемый Сарранти, у вас есть три дня для того, чтобы подать кассационную жалобу.
Сарранти поклонился.
– Спасибо, господин председатель, – сказал он. – Но я не собираюсь обжаловать решение суда.
Эти слова, казалось, вывели Доминика из оцепенения.
– Да, да, господа! – воскликнул он. – Мой отец подаст кассацию, поскольку он невиновен!
– Мсье, – сказал на это председатель суда. – Закон запрещает произносить подобные слова, поскольку приговор уже вынесен.
– Закон запрещает это защитнику обвиняемого, господин председатель! – воскликнул Эммануэль. – Но не его сыну! Пусть будет проклят тот сын, который перестанет верить в невиновность своего отца!
Председатель, казалось, готов был упасть в обморок.
– Мсье, – обратился он к Сарранти, называя его по всем правилам вежливости, – нет ли у вас каких-нибудь просьб к суду?
– Я прошу дать моему сыну разрешение свободно навещать меня, поскольку надеюсь, что он будет тем священником, который подготовит меня и проводит на эшафот.
– О, отец, отец! – воскликнул Доминик. – Клянусь вам, что вы на эшафот не взойдете!
А потом тихо добавил:
– Если кто туда и поднимется, то это буду я!
Глава XXIV
Влюбленные с улицы Макон
Мы видели, какое действие произвело оглашение приговора на тех, кто находился в зале суда. Не меньший эффект приговор произвел и вне его стен.
Едва председателем суда были произнесены слова «Приговаривается к смертной казни», как, начиная с зала заседаний суда и до площади Шатле из тысяч грудей вырвался протяжный стон, громкий крик ужаса, который заставил поежиться всех зрителей. Это было похоже на то, как звон набатного колокола, висевшего до Революции на квадратной башне Курантов, совпал с ударом колокола церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа в ту памятную ночь 24 августа 1572 года. Это словно было сигналом к резне в новую Варфоломеевскую ночь.
И вся толпа в угрюмом молчании и тоске стала медленно и неохотно расходиться, унося в сердце ужас от только что вынесенного судом чудовищного приговора.
Если бы кто-нибудь, не зная, что происходит, увидел эту погрустневшую толпу людей, если бы он присутствовал при том, как она молча и тихо покидала