Конечно же, я дальше пойду: я не стану вам все козыри свои выкладывать – залежалую-то долгожданную архаику свою с китайской жемчужиной внутри не покажу никому, я лучше сам начну в таком же духе. Буду писать инструкции по образу и подобию, может и с продолжением, подкидывать, так сказать, людям сенсации и свет надежды на дальнейший возможный прогресс. Простой грузчик со склада… – ан нет! Так, глядишь, и разбогатею, прославлюсь, можно и со склада уйти будет!
День этот для Спиридона весь прошел как в тревожном, но счастливом сне, он все представлял себе мир мучимый жаждой, и тут он приходит и торжественно и бескорыстно открывает неиссякаемый фонтан, а потом представлял газетные статьи со своей фотографией, телепередачи, где он в одухотворенной задумчивости сидит на весь экран и ему задают вопросы: как мол, вы смогли на своем складе открыть такую простую и всеобъемлющую истину? А он и отвечает, будто оправдываясь: я к этому шел всю жизнь, – а самому не по себе что-то, ведь он не сам открыл истины-то эти, а только нашел все готовенькое, а потом всеобщие бурные апплодисменты, и снова на душе блаженство. Так волнение разобрало его под вечер, что сон тут же и подкосил, а книжецу свою даже и почитать не успел, положил только любовно рядом с кроватью.
Проснулся он на следующее утро, смотрит, а на столе рядом с книжечкой этой стоит бутылка с прозрачной жидкостью, а на ней надпись: "Выпей!". Ну он и выпил, честно сам всю одолел. Дальше туман, туман, что-то еще, темнота, снова просыпается утром, а на столе снова бутылка с той же жидкостью и такой же надписью. Ну снова выпил, и снова туман… Когда на третий или пятый день он пришел в себя, бутылки, к счастью, уже не было, надписи тоже, но и инструкции тоже не было.
Он обшарил всю квартиру, сумки, карманы одежды – ничего. Жестокая абстиненция сменилась паникой, даже слезами, руки не слушались, сердце выскакивало, он задыхался от волнения и жара, потом похолодел, и полился пот, он так и обмер, хотел заснуть обратно, чтобы не ощущать этой страшной утраты, но не тут то было, все тело трясло, голова отваливалась, тошнило. Он попытался вспомнить хоть что-то из прочитанного, но, получается, он и прочесть-то ее всю не успел, полистал только и отложил на потом – куда, де спешить? – в голове теперь было пусто, страшно и стыдно от осознания произошедшего.
– Ну что же ты, народ-богоносец? – давай, вспоминай! Ничего… Вспомни хоть что-нибудь, хоть чуточку! Тишина… Только все время в больном туннеле сознания промелькивала одинокая никчемная мысль о стиральной машине, а за ней тянулся гулкий с невыносимым тарахтением шлейф.
И вдруг в болезненном сознании проступило: "А может это и есть весь тот долгожданный смысл, все предназначение, вся бесценная мудрость: мир – стиральная машина?…
Он долго