– Может, мы хотя бы познакомимся? Если ты, конечно, не против?
– Что ты имеешь в виду? – в его голосе прозвучал металл. Он не любил удивлений.
– Я ничего о тебе не знаю.
– Меня зовут Леонид! Что еще тебе надо знать?
– Твое отчество!
– Леонид Валерьевич.
– А как твоя фамилия?
Ответ, последовавший за этим невинным вопросом, меня поразил. Он резко крутанул руль и шины с искрами заскрипели по гудрону шоссе. Потом насупился, сжал зубы и произнес так, как будто я страшно действовала ему на нервы:
– А какое тебе дело? Свою фамилию кому попало я не говорю!
Я растерялась:
– Но ведь я тебе свою тоже скажу…
– А какое мне дело до твоей фамилии? Зачем мне ее знать? Что с того, что ты ее скажешь? Ты – никто. Таких, как ты, на каждом углу миллион. Обычная смазливая девчонка. С тебя мне даже нечего взять. Ты живешь в паршивой маленькой квартире с родителями. Работаешь на разоряющемся телеканале и учишься в посредственном институте. Ты – никто! Какое мне дело до твоей фамилии?
Обида была настолько сильной, что в первый момент после болевого шока я даже не сообразила, что он все обо мне знает, а, значит, наводил справки. Я схватила руль и попыталась крутануть к себе. Он заорал:
– Идиотка, что ты делаешь! Собралась на тот свет!
– Останови машину! Я сказала – останови!
– Какого черта?
– Я выйду! Я не хочу иметь с тобой ничего общего, я не хочу больше тебя видеть!
– Здесь остановка запрещена. Если хочешь, я отвезу тебя домой и все наши отношения будут полностью закончены.
Он произнес это таким тоном, что я поняла: он не шутит. Он действительно решил покончить со мной. Я так перепугалась, что даже забыла про свое унижение. Он молчал.
Остановил машину в глубине своего двора. Это был обыкновенный узкий двор с обязательными провинциальными верандами друг на друге. С веревками посередине двора, завешенными сохнущим бельем. С серой отвесной стеной. С кошкой возле мусорного ведра. Двор обычный, похожий на сотни тысяч других дворов. Он остановил машину. Обернулся. Улыбнулся краешками губ.
– Извини, я не хотел тебя обидеть. Сорвался. Извини.
В кухне было большое окно, выходившее прямо на сплошную серую стену. Я поправляла волосы, смотрясь как в зеркало в мутную, застывшую воду равнодушного ко всем человечествам и цивилизациям стекла. Я отражалась полупрозрачным силуэтом в темноте, и мне самой казалось, что мое лицо словно выступает из гладкой холодной воды. В этом неухоженном доме все было ко мне равнодушно. И ко всему равнодушной была я.
Я стояла молча, оглядывая голые