Он надел другой костюм, единственный, который у него был в запасе. Амала повесила его в огромный шкаф красного дерева. А что делать с брошенной на полу одеждой? Оставить так или подобрать? Он не привык к прислуге и повесил все в шкаф. Иначе выглядит невежливо. Шкаф был огромный, почти что настоящая гардеробная. Хейне хорошо потрудился, раз может себе позволить все это.
В дверь постучали. Он ответил:
– Войдите.
На пороге появилась его мать в шикарном платье зеленого шелка.
– А, ты встал? Очень хорошо. Хейне вот-вот вернется, и с ним шестеро его коллег. Если есть настроение, приходи и поешь. А, ты уже оделся? Я подумала, что ты мог бы надеть свою форму – черную рубашку.
Тим поднял воротничок и повязал галстук вокруг шеи. Он покачал головой.
– Я не подумал об этом. Черная рубашка – только для собраний.
Заметив разочарование на ее лице, он пробормотал извинения.
Она улыбнулась, хотя ее улыбка показалась ему натянутой.
– Достаточно, что ты привез пакет, Тим. Он будет доволен. И, конечно, что сам приехал, тоже.
Она собралась уходить.
– Будь готов через десять минут. Мы в гостиной. Приходи туда.
Она повернула ручку двери. Папа говорил, что мать назвала его Тимом в честь Тимми Форбса, младшего брата отца, похороненного на кладбище в Истоне вместе с его марра, Тони. Они погибли совсем юными.
Он произнес:
– Ты любила Тимми?
Она остановилась на пороге.
– Да. Он всегда был такой веселый. Разрисовывал оловянных солдатиков.
На какой-то момент взгляд ее смягчился, потом она тряхнула головой.
– Я слишком занята, чтобы думать об этом сейчас. – И захлопнула за собой дверь.
Он посмотрел ей вслед, а потом торопливо направился к зеркалу в ванной. Впервые он стал изучать свое лицо в поисках сходства. Глаза у него другие, а вот в линии подбородка имеется определенное сходство. Да, и волосы у него хоть и каштановые, но с тем же мышиным оттенком, какой был у нее перед тем, как она покрасилась. Тим с облегчением усмехнулся. Хорошо, что можно увидеть сходство.
Он подошел к окну и вгляделся в вечернюю темноту. По-прежнему шел дождь, но машины уже непрерывно ехали в общем потоке, из квартир на противоположной стороне улицы лился мягкий свет. На некоторых окнах уже закрылись ставни. Мама в Истоне, когда задергивала шторы, всегда говорила, что так в комнате становится уютнее. И снова он почувствовал себя как-то странно потерянным. Тим прислонился лбом к прохладному