Но мы говорили о Дэвиде.
Беспомощный бедняжка Дэвид, так цепляется за свою жалкую жизнь. Почти забавно.
Почти.
Ты. Подойди поближе. Дай кое-что скажу на ушко.
Твой друг, твой персонаж, твой Дэвид – дурак. Болван. Белая подопытная мышь, которая дергает розовым носиком.
Моя лапа у него на хвосте.
Смотри, что будет, если я ее подниму.
Видишь? Пусть еще немного побегает. Я покуда не голодна.
Может, чуть позже.
Я дам тебе знать.
7
Родители Джастина наотрез отказались называть его новым именем.
– С чего нам звать тебя по-другому после стольких лет? Это как-то странно.
Он даже не пытался завести с ними разговор про судьбу. Он знал, что им не до того, когда в доме столько всего происходит: первые шаги, первые слова, первое пи-пи в горшок.
Джастин не сомневался, что, пока они не увидели его с заряженной пушкой в одной руке и предсмертной запиской в другой, их не особо волнуют степень и причина его тревоги. Но это не страшно. Он ничего от них не ждал. Он знал, что они заняты. Он знал, что они старались быть хорошими родителями. Они занимались им, когда он был помладше, водили в зоопарк и в спортивную секцию, покупали сладости. Притворялись, что его рождественские подарки приносил Санта. Подсунули ему познавательное видео про секс.
Он прекрасно понимал, что его младший брат намного симпатичнее, покладистей и не такой замороченный по части всяких философских проблем. Учитывая обстоятельства, неудивительно, что его родители предпочитают малыша и что им настолько не понятна вся история с роковой обреченностью старшего сына. Она ему и самому-то не вполне понятна.
Они читали в воскресных приложениях, что подростки зачастую ведут себя эксцентрично, и потому воздерживались от комментариев по поводу его недавней метаморфозы, но Джастин заметил, что мать все пытается заглянуть ему в рот, когда он говорит. Он подозревал, что она высматривает у него на языке пирсинг. Его тошнило от одной мысли о проколотом языке; и было грустно, что ее представления о нем находились на столь невысоком уровне.
– Привет, Дэвид, – сказала она, как обычно, в то утро, когда он спустился к завтраку в маковой рубашке с оборками на груди и в белых холщовых штанах на ремне. Она глянула на мужа, и они обменялись взглядами, в которых читался вопрос, уже ставший предметом их общего беспокойства. Сложив газету, отец Джастина прокашлялся.
– Дэвид, – начал он, как будто зачитывал приговор.
Джастин поднес ложку ко рту и замер.
– Дэвид. Я хочу узнать, то есть мы хотим узнать, спросить, вернее, мы с твоей мамой, ни за чем, просто так, в общем-то, просто чтобы быть в курсе, ну да, кхм. Что я хочу сказать. Ты не гомосексуал, а?
Джастин засунул ложку в рот и затем положил обратно в миску. На другом конце стола его брат сосал абрикос.
– Не-е-е-е-ет! – рассмеялся малыш и выразительно замахал руками, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Если да, то мы с твоей мамой хотим, чтобы ты знал – это не страшно.
Джастин прожевал, потом проглотил.
Его