Секунда – и все трое разом оборачиваются ко мне, как бы невзначай.
– Вернулся, – говорит Эскиль.
– Да, – отвечаю, жду, потом добавляю: – И вижу, вы приятно провели время. – Не успел договорить, а уже чувствую укол сожаления, хотя всего-навсего произнес вслух то, о чем все думают, но так или иначе, зря я это сказал, пришел – и ладно. Тишина. Я иду, глядя в пол, только боль внутри все сильнее, душа в крови. Стараюсь улыбаться, стараюсь выглядеть безучастно, но не получается, улыбка вымученная, дурная. Поднимаю взгляд, иду к свободному креслу, вижу, что мама улыбается тусклой улыбкой, вроде как опять хочет казаться и храброй, и страждущей. Секунду спустя она встает.
– Ох… – Она тихонько стонет, хватается за поясницу и тогда только выпрямляется. – Погляжу, готов ли обед, – говорит она и плетется мимо меня, не удостоив и взглядом.
Опять тишина.
– Н-да, – говорит Эскиль, выпускает носом дым, ждет секунду-другую. – Как вода?
– В самый раз, – говорю, пытаюсь перехватить его взгляд, пытаюсь изобразить самоуверенность, но без особого успеха.
– Где ты был-то?
– На том пляже.
Он кивает и, помолчав, говорит:
– Это там ты сдернул с меня шорты.
Смотрю на него, с удивлением. Какого черта он выдумывает, ведь это он стащил с меня шорты, а не наоборот.
– Я тебе рассказывал? – спрашивает Эскиль, смотрит на Хильду и кивает на меня. – Народу на пляже – яблоку негде упасть, а этот паскудник стаскивает с меня шорты. Кругом девчонки из моего класса, представляешь? Черт, я со стыда сгорел.
Он оборачивается, опять глядит на меня. Проходит секунда. И вдруг я понимаю, что он замышляет: решил как бы одолжить мне чуток своих собственных качеств, отводит мне главную роль в одной из многочисленных историй о себе самом, в надежде, что я почувствую себя лучше. Такой у него способ похвастаться мной, такой способ спасти настрой.
– Помнишь? – спрашивает он.
– Нет, не помню, – говорю я, гляжу на Эскиля, на миг перехватываю его взгляд, стараюсь показать, что вижу его насквозь, но до него не доходит, он гнет свое.
– Не помнишь? – Он изображает недоумение. Делает последнюю затяжку и тушит сигарету в пепельнице. – Что ж, ты, может, и забыл, а вот я помню, да еще как. Подобные переживания из памяти не вытравишь, – говорит он, с улыбкой оборачивается к Хильде, кивает на меня. – Он, видишь ли, любил паясничать!
– Правда, Юн? – спрашивает Хильда, наклоняется и тоже гасит сигарету. Потом снова откидывается на спинку кресла, смотрит на меня, вид у нее слегка удивленный, она явно под впечатлением.
Я отвечаю не сразу.
– Так как же? – переспрашивает она.
И тут я чувствую, что все это начинает дейст-вовать