– Будь у нас время перед концертом, я бы попробовал порыбачить, – говорит Андерс. – Наверняка в здешней речке полно лосося!
Я оборачиваюсь, смотрю на него, усмехаюсь. Вроде бы говорит на полном серьезе, сидит на заднем сиденье, смотрит на меня, кивает направо. Вытягиваю шею, гляжу туда. В окне на другой стороне улицы вывешено объявление: “Продаются фиш-карты”, – черные округлые буквы, с наклоном вправо. Отворачиваюсь, опять смотрю в лобовое стекло.
– Да уж, – говорю, – если не считать траханья, в здешней округе только и развлечений, что охота, рыбалка и прочее в том же духе.
Поворачиваюсь к Андерсу, опять усмехаюсь. Но он глядит в сторону, не на меня, должно быть, вовсе и не слушал. Я снова отворачиваюсь, смотрю в лобовое стекло.
– Ну и, ясное дело, спорт, – добавляю. – Лыжи и все такое! Но не командный, для командного тут наверняка народу не хватит.
Проходит несколько минут.
Ларс сворачивает направо, и мы катим по отлогому спуску, ведущему к набережной. Далеко внизу поблескивает синее озеро, чайки кружат над зеленым контейнером. Но и тут ни души, все будто вымерли, черт побери, средь бела-то дня тоскливое безлюдье. Я чуток наклоняюсь вперед, скольжу взглядом то в одну сторону, то в другую, усмехаюсь, качаю головой.
– Вот хреновина! – говорю я, выжидаю секунду-другую, снова качаю головой. – Похоже, центристам туговато придется, если они сделают ставку на сельскую Норвегию. – Опять ненадолго замолкаю в ожидании, потом оборачиваюсь к Ларсу, гляжу на него, киваю. – Как услышишь бойкое банджо, газуй, черт побери! – бросаю с коротким смешком. Но он не смеется в ответ, сидит, положив обе руки на баранку, неотрывно смотрит вперед; н-да, вряд ли Ларс видел “Пикник со смертью”, его интересует одна только музыка, кино ему вообще по фигу, во всяком случае такое. Я опять смотрю в лобовое стекло, ворчу:
– Черт, хорошо хоть, я тут не живу.
Проходит секунда.
– И тут тоже? – спрашивает Ларс, негромко, не глядя на меня.
– Черт, ведь ни души кругом, – говорю я.
– Верно, – коротко роняет он.
Я опять смотрю на него, ничего не говорю, выжидаю. Что это с ним? Голос очень серьезный.
И глядит тоже серьезно. Лицо строгое такое, спокойное. Взгляд неотрывно устремлен вперед. Жду несколько секунд, не свожу с него глаз.
– Что это с тобой? – спрашиваю. Смотрю на него, он не отвечает, сидит вытянув руки, обхватив ладонями руль, пристально глядит вперед. В машине полная тишина, все молчат. Но в чем же дело, обычно Ларс совсем не такой, почти всегда в добром настроении, почти всегда позитивный, оптимистичный.
– Что это с тобой? – опять спрашиваю я.
– Со мной? – переспрашивает он, громко, и слегка выдвигает голову вперед.
Полная тишина.
Я озадаченно смотрю на него.
– Мне просто начинает чертовски надоедать твое нытье, твой вечный негативизм, – говорит он.
– Негативизм? – бормочу я.
– Да, негативизм. – Он по-прежнему глядит прямо перед собой, умолкает на миг, сглатывает. – В какой бы город мы ни приехали, это дыра. Всё, что бы ни ели, отрава, все, кого бы ни встретили, идиоты!
Я молча таращусь на него, слова вымолвить не могу – о чем он говорит? Я негативист, нытик? Выжидаю секунду, опять гляжу в лобовое стекло, потом снова оборачиваюсь к Ларсу, не знаю, что сказать, ведь раньше он ни о чем таком не заикался, а тут вдруг возьми и скажи, что я нытик, может, я вправду нытик? Через секунду-другую оглядываюсь назад. Смотрю на заднее сиденье, на Андерса. Он глядит в боковое окно, уткнулся лбом в стекло, делает вид, будто не видит меня и как бы ничего не слыхал. Несколько секунд я не свожу с него глаз и внезапно понимаю, что они уже говорили об этом, обсуждали и оба пришли к выводу, что я негативист, нытик. Чувствую, как сердце начинает биться чуть быстрее обычного, пульс учащается. Смотрю на Андерса и чувствую, как рот сам собой открывается, сижу и глазею, разинув рот. Потом закрываю рот, сглатываю, раз и другой. Снова поворачиваюсь к Ларсу, гляжу на него.
– Очень утомительно находиться в твоем обществе, – говорит он. – Просто до чертиков утомительно!