…На кафельном полу сортира Выборгской учебной роты лежал молодой боец, месяц назад призванный на службу Родине в пограничные войска. Перед его глазами плыли красные круги. Воздух, словно в один миг испарившийся из вселенной, не поступал в легкие, сжавшиеся от удара в грудь кирзовым сапогом. Вошедший сержант бегло посмотрел на равнодушно умывавшихся «дедов». Присел рядом с лежащим парнем.
– Что, Сокольских, ды́хало простудил? – дежурно поинтересовался контрактник с тремя лычками на погонах. – Нда-а-а, – презрительно посмотрел он на хрипящего Сергея и, указав на старослужащих, спросил:
– Это они тебя так?
Отслужившие по полтора года солдаты, словно не слыша, продолжали невозмутимо плескаться у кранов. Сергей не ответил, лишь только дышать стал чуть медленнее.
– А ну-ка встать! – рявкнул сержант и пнул мыском ботинка Сокольских в плечо. «Душара», как называли молодых солдат, держась за стенку, с трудом поднялся и с ненавистью посмотрел на контрактника.
– Пошли, – совершенно спокойным голосом произнес тот. И не оборачиваясь вышел из туалета.
Яркий солнечный свет бился сквозь огромное стекло и хромыми зайчиками плясал на стенах «Ленинской комнаты». Сержант сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и пальцами раскручивал солдатский жетон на шариковой металлической цепочке.
– Запомни, Сокольских. Мамки тут нет. Сопли тебе вытирать никто не будет! Если ты, желторотый, думаешь, что это дедовщина, то нет. Ты еще ни хрена дедовщины не видел.
Оторвав равнодушный взгляд от окна, он внимательно посмотрел на Сергея. Тот угрюмо стоял перед сержантом и разглядывал свои большие, явно не по размеру, кирзачи.
– Залупнуться решил? А силенок-то хватит? Ты, обморок, сперва в зеркало на себя погляди, а потом решишь – летать тебе «душарой» или поперек традиций что-то вякать.
Птица, поведя худыми плечами, неопределенно мотнул головой. Но ничего не ответил.
– В армии правила простые: если боишься, не говори, а если сказал – не бойся! Раз рыпнулся, так кушай! Теперь тебя каждый день будут в дыхалку прессовать, пока не сломаешься. Или пока не надоест.
За окном дробно прошагал строй, послышался смех, где-то вдалеке сигналила машина. Сержант встал, вплотную приблизился к Сокольских и, глядя ему в лицо, вдруг зло процедил:
– Что не очкану́л перед ними, молодец! – И, сгребая «духа» огромной крестьянской ручищей за отвороты кителя, неожиданно выдохнул: – Но вот теперь, если ты после этого зачмонеешь, я тебя лично в нарядах на параше сгною!
И с силой оттолкнув солдата, вышел из комнаты неспешной, полной сержантского достоинства походкой.
Ад для Птицы начался на следующий же день