Вот что Майкл говорил себе, стоя в нижнем белье, пытаясь выровнять складку на брюках. Но, по правде говоря, выбора у него особо и не было. Если бы он не уволился тогда, его бы все равно выгнали, сославшись на выпивку. Как будто все лоцманы не любят выпить. Но так он хотя бы отчасти сохранил достоинство. Пег бы это оценила. Но он скучал по работе так же сильно, как скучал по Пег. Скучал по перепалкам с лоцманами и девушками в диспетчерской. По чувству удовлетворения, которое испытываешь, когда заводишь катер с подветренной стороны большого корабля, удерживаешь его рядом, пока лоцман спускается по трапу и спрыгивает на борт. Он никогда прежде не уходил без боя, и это до сих пор его терзало. От ухода он чувствовал себя таким же униженным, как и в тот день, когда Уинтер появился на пороге его домика, чтобы поговорить о Джини.
Прошло уже много времени, но Майкл по-прежнему отчетливо помнил эту встречу. Он много раз возвращался к ней в своих мыслях. Она была как сказки о чудовищах и великанах, к которым в мыслях возвращаются дети: они страшные, но хорошо знакомые, и в этом можно найти утешение. Мысли об этой встрече не давали ему думать о худшем. О Джини, висящей в камере на куске простыни. О том, что он заблуждался насчет своей единственной дочери.
Итак, Уинтер появился у него на пороге. Дело было в январе или феврале, почти год назад. Майкл открыл дверь только потому, что думал, что это парень из супермаркета принес его продукты. Обычно он не отвечал на звонки. Не было у него времени на всяких торговцев и попрошаек.
Но в дверях стоял этот человек. Уинтер. Майкл не узнал его. На нем было коричневое шерстяное пальто, типа таких, какие во время войны носили офицеры флота, только на Уинтере был надет капюшон – надвинут прямо на лоб, – из-за чего он скорее напомнил Майклу монаха.
– Мистер Лонг, – сказал он. – Можно мне зайти на минуту?
Майкл хотел было захлопнуть дверь у него перед носом, пробормотать что-нибудь о том, что ему неудобно, но мужчина подошел очень близко к Майклу, так что он почти почувствовал его дыхание, и сказал тихим голосом проповедника:
– Речь о Джини.
Этого он никак не ожидал и от удивления отступил назад. Уинтер воспринял это как приглашение войти.
– Может, сделать нам обоим чаю? – сказал он. Майкл был так смущен столь близким контактом при встрече, что ничего не смог ответить. Уинтер снова принял его молчание за согласие. Он вошел на кухню, как у себя дома, наполнил чайник доверху, даже не подумав о том, что так потратится больше электричества.
Они сели в маленькой гостиной. Она была заставлена остатками мебели, которую Майкл привез из дома в Пойнте, и они почти что уперлись коленями, сидя в больших креслах.
– Что вам до Джини? – резко спросил Майкл. Он помнил это как сейчас. Он наклонился к Уинтеру, надеясь вызвать в нем такую же панику, какую почувствовал только что сам. – Что вам до Джини?
– Я ее