Нудно тянется время для дежурного по батальону. Днем этого незаметно, мелкие вроде бы дела отвлекают постоянно, а вот ночью каждая секунда тянется как часы. Доступных развлечений всего два – это борьба с комарами да еще со сном. Причем борьба со сном тяжелее, чем с комарами. По совету хозяйственного старшины Тюкалова, вечером палатку обкурили, оставив в ней на полчаса тлеть какую-то подобранную самим старшиной травяную смесь, поэтому теперь комары появлялись внутри, только сильно заблудившись или с большого бодуна.
Сергей встал, потянулся и завистливо покосился на спящего старшину. Спит как ни в чем не бывало, ни огонь трехлинейной лампы, ни передвижения самого лейтенанта и сидящего неподалеку разводящего ему нисколько не мешают. И спать ему еще примерно час, прикинул, зевая, лейтенант. Самому тоже спать хотелось неимоверно. Наступило то самое предрассветное время, когда даже самые стойкие часовые клюют носом, а сидящие дремлют с открытыми глазами, не замечая ничего вокруг. Время, которое его друзья детства из далекого теперь Нижнеудинска называли «часом между волком и собакой». Посмотрев на клюющего носом разводящего, лейтенант вышел из палатки на свежий воздух и огляделся. Да, небо уже начинало светлеть. Стоящий на посту боец Черемисов, заметив начальство, встрепенулся, придавая себе бравый вид. Лейтенант открыл рот, чтобы позвать разводящего, и в это мгновение грохнуло. Нет, не просто грохнуло, ЗАГРОХОТАЛО.
Вокруг словно выросли огромные кусты. Над головой ошеломленного лейтенанта что-то просвистело. Черемисов вдруг взмахнул руками и, бесшумно открывая рот в беззвучном, неслышном на фоне всеобщего грохота крике, упал. Из образовавшейся на месте носа дыры вдруг необычно медленно, словно в кино, когда пленку неожиданно заедает, плеснул черный фонтанчик, заливая лицо. Лейтенант стоял, оцепенев и пытаясь осознать случившееся, когда выскочивший из палатки Тюкалов сбил его с ног. Земля, на которую они упали, тяжело тряслась. Грохот затих, и Громов вдруг услышал пронзительный человеческий вой. В нем было столько боли, что Сергей невольно содрогнулся.
– Лейтенант, очнись! Война это! – прорезался в ушах крик старшины.
– Караул, в ружье! Разводящего сюда! – среагировал Сергей, но, увидев лицо старшины, вдруг ясно осознал, что ни разводящего, ни лежащего неподалеку Черемисова уже не поднять никому.
Выскочивший откуда-то сбоку, словно чертик из табакерки, старший лейтенант Михеев поразил Громова своим видом – грязный, словно его специально валяли в луже, с большой дырой на правой стороне гимнастерки, рот, оскалившийся в гримасе-улыбке – он был совершенно не похож на себя обычного.
– Лежите? Ну, ничего, главное – живы. Лейтенант Громов, – скомандовал он, – быстро собирай третью роту, бери уцелевшую сорокапятку и шуруй в опорный пункт. Займешь правый фланг. Старшина, – стоящий, как только сейчас заметил Сергей, с сапогами в