— Что случилось, мама?
— Не сердись на меня, Джонни. Надеюсь, ничего плохого еще не произошло. Я знаю, что ты очень мягкий и спокойный, Джон Рид, иногда даже чересчур мягкий. — Я понял, что она подготавливает меня ко встрече с дочерьми Сноу и безнадежно повесил голову. — Как ты думаешь, не могли ли те самые люди (она никогда прямо не называла фамилию Дун) встретить по пути твоего дядюшку Бена, едущего на коне, в шубе и с подарками?
— Ну что ж, в таком случае мне их очень жаль. Ему придется открыть поблизости магазин, и тогда они разорятся, это уж точно.
— И ты еще можешь шутить, Джон! А я ведь так старалась, обед уже стынет, а ужин — что станет с ним? Я ведь специально купила новые тарелки с голубым рисунком, и кроншнеп должен быть нафарширован луком только перед подачей на стол, а еще надо следить за жареной свининой, чтобы вовремя повернуть ее…
— Милая мама, я тебе глубоко сочувствую. Давай тогда пообедаем прямо сейчас. Мы же обещали ждать его только до часу дня, тем более, что все уже изрядно проголодались. Все ведь испортится, мама, как же мне будет жалко! А потом искать его в тумане все равно, что иголку в стоге сена. Неужели ты позволишь, чтобы я уехал, не поев?
Мать стала серьезной.
— Что ты, Джон, я об этом даже и не думала! Слава Господу, что он не лишил моих детей аппетита. Дядя Бен может и подождать.
Итак, мы пообедали в кругу семьи, сожалея, что дядюшка не смог разделить с нами трапезу, однако, не забыв оставить порцию и ему. Но так как он не появлялся, я взял ружье и отправился на поиски.
Я поскакал по следам полозьев (надо заметить, что в Экзмуре мы не пользуемся колесами. Один раз какой-то чудак решил проехать по нашей местности зимой в экипаже и сломал ось — слава Богу, что не шею), добрался до горных хребтов, спустился к Линн, исследовал оба берега, осмотрел поля, но ничего не обнаружил. В одном месте я принял кусты за крадущегося человека, но, разумеется, ошибся. Было около трех часов дня, и при свете я даже отличал оленей от овец, хотя туман был довольно сильный. Мне захотелось подстрелить одного оленя, я знал, как сестры любят оленину, но они стояли так близко и так невинно смотрели на меня, что я невольно опустил ружье. Если бы хоть один из них бросился удирать, я бы, несомненно, пристрелил его.
Я поскакал дальше, и уже через три мили почувствовал капли влаги на бороде (к этому времени она уже немного подросла, и я по праву ею гордился). Собаки у меня не было, а местность казалась недружелюбной и пустой, и если мимо пробегала заблудившаяся овца, я уже не мог определить,