Альтен молча покачал головой, подошел к окну и устремил взгляд наружу.
Через некоторое время он сказал равнодушно:
– Ты говоришь о вчерашнем вечере. Да, увлечения приходят и уходят, для сердца не существует никаких предписаний. Верность – это закон, и тот, кто сделал это законом, не удивится, если его иногда нарушают. Но не это меня мучает!
У Грегора на языке уже был готов едкий ответ, но когда он увидел, что его друг стоит перед ним подавленный и бледный как полотно, старая привязанность восторжествовала, и он участливо положил руку на плечо Виктора.
– Мальчик мой, – сказал он своим обычным тоном, хотя это стоило ему немалых усилий, – у меня за плечами долгая жизнь, за это время я видел и слышал так много, что в конце концов я больше ничему не удивляюсь. Я также знаю, что не очень хорошо разбираюсь в распутывании узлов и способах выхода из сложных ситуаций, поэтому я не могу тебе помочь в таких делах. Но, может быть, тебе станет легче, если ты поведаешь мне то, что мучит тебя.
Виктор повернулся и посмотрел на Грегора; его лицо выражало невыносимую боль.
– Мой последний роман был отвергнут, – сказал он, наконец, с трудом контролируя себя.
– О, неужели? Это неожиданно! – сказал Грегор, задумчиво потирая свой небритый подбородок. – Но, черт возьми, почему?
Мгновенно он забыл все, что стояло между ними. Честно говоря, он незаметно грелся в лучах славы Виктора, тайно возлагал на него большие надежды и видел в нем воплощение того высокого идеала, к которому он сам стремился на протяжении всей своей долгой жизни.
– Продолжай! – порывисто вскрикнул он и потряс Виктора за плечо.
– Я подозревал это – я предвидел это – как неизбежный поворот судьбы, – начал Виктор и устало облокотился на шаткое старое кресло, стоявшее около окна. – Мои силы истощены, a с ними вместе моя уверенность в себе, мое мужество, моя способность творить, которую до этого я чувствовал внутри себя. То, что ты видишь сейчас, это только мертвая оболочка, которую стоит разорвать, потому что она больше не нужна.
– Хотел бы я это увидеть! – иронически усмехнулся Грегор. – Только посмотрите на этого слабака, чье тщеславие не терпит, чтобы его постоянно не возносили до небес! Крылья Икара так быстро расплавились, мой мальчик?
– Ты ошибаешься, Грегор, – спокойно ответил Альтен. – Не тщеславие заставляет меня так говорить, а сознание того, что я действительно больше не способен творить! Ты не знаешь этого, это агония творчества, когда мысль не может и не хочет вырваться наружу, когда ты бессилен и опустошен и болезненно осознаешь, что ты сам всего лишь несчастное существо, а не творец. Ты не знаешь, как я боролся со своим угасшим воображением, со своими обыденными чувствами. Моя забота