Творчество С.-Т. Кольриджа в русских переводах XIX – начала XX века. А. А. Рябова

удачи» («a bird of good omen», «the pious bird of good omen», «the bird of good luck»). По мнению некоторых ученых альбатрос воплощает в себе благодатные силы природы, «единое бытие», упомянутое в «Эоловой арфе»; другие видят в этой птице самого Иисуса Христа [85, p. 85]. Но, скорее всего, для Кольриджа альбатрос важен как причина той кары, которую его убийство влечет за собой. Убийство альбатроса Старым Мореходом совершено неожиданно, ничем не мотивировано. Это зло не поддается разумному объяснению, а следовательно, является результатом первородного греха, приведшего к порче человеческой природы. Именно об этом Кольридж писал брату в марте 1798 г., когда первый вариант поэмы был только что закончен: «Я совершенно твердо верю в первородный грех; в то, что с момента рождения наш разум поврежден, и даже когда наш разум светел, наша природа порочна и воля слаба» [81, p. 396]. Несмотря на то, что Кольридж в стихах не дает альбатросу каких-либо оценок («The Albatross did follow»), и Миллер, и Пушкарев, и Коринфский, опираясь на глоссы, характеризуют при переводе птицу как добрый знак: «Слетел к нам альбатрос… // Он счастье нам принес» ([3, с. 214]; перевод Ф.Б.Миллера); «…Альбатрос закружил… // Он слетел с ледяного отрога // И, как будто бы ангел с неба сходил, // Все признали в нем вестника Бога» ([33, с. 12]; перевод Н.Л.Пушкарева); «Кружится белый альбатрос // И воздух бьет крылами… // О, это был хороший знак – // Конца пути предвестник» ([34, с. 3]; перевод А.А.Коринфского). У Гумилева есть глоссы, и потому в своем переводе он и здесь верен оригиналу.

      Совершив убийство альбатроса, Старый Мореход приобщается злу и остается один на один с миром природы, теперь враждебным ему. Сначала суеверные матросы осуждают Старого Морехода за совершение «адского дела» («a hellish thing»), но затем хвалят, также приобщаясь к его преступлению: «For all averred I had killed the bird // That made the breeze to blow. // Ah wretch! said they, the bird to slay, // That made the breeze to blow! // <…> // Then all averred, I had killed the bird // That brought the fog and mist. // ’Twas right, said they, such birds to slay, // That bring the fog and mist» [84, p. 52–54] – «Мне упрекали: «Ты убил // Того, кто нам приветен был, // Кто ветер нам послал!» // <…> // <…> и каждый говорил: // «Ты прав, что наказал // Того, кто нам опасен был, // Кто нам туман послал» ([3, с. 214]; перевод Ф.Б.Миллера) – «…и каждый с тоской говорил: // «Ах, несчастный! Ужель он ту птицу убил, // Что дуть добрым ветрам повелела?» // <…> // И все стали тогда мой поступок хвалить… // Все кричали: «Ты сделал прекрасно, // Что решился ее, эту птицу убить! // Этих птиц, что так любят туман наводить, // Убивать никогда не опасно…» ([33, c. 12]; перевод Н.Л.Пушкарева); интерпретация А.А.Коринфского здесь не совсем верна: «Говорят мне: // – Ты – убийца // Друга нашего несчастья! <непонятно, почему несчастья> // <…> // Говорят мне: // – Преступленье // Застрелить того, кто с нами // Разделял скитанья наши // Над безбрежными волнами! // <…> // Говорят мне: // – Злого духа // Ты убил, товарищ смелый. // Приносил туман и холод // Этот призрак смерти белый…» [34, с. 3–4]. Перевод Н.С.Гумилева поразительно точен в повторе фраз: «Я слышал: «птицу ты убил, // Что ветер принесла; // Несчастный, птицу ты убил, // Что ветер принесла» // <…> // Я слышал: «птицу ты убил, // Пославшую туман, // Ты прав был, птицу умертвив, // Пославшую туман» [84, с. 442].

      В результате корабль останавливается на экваторе «в