касаясь волн, охваченных багровым пламенем, и вдруг на его красном фоне быстро замелькали тонкие реи – тюремная решетка (dungeongrate) покрыла солнце, и сразу обрисовались изогнутые ребра корабля, а сквозь решетку заблестели на солнце прозрачные паруса из паутины. Корабль приближался. «Смерть» стояла на палубе, а рядом с ней голая красавица с красными губами и золотистыми локонами; она «играла глазами» («Her looks were free»), и кожа ее белела, как проказа («leprosy»). «Like vessel, like crew!» («Каково судно, таков и экипаж!»). Борт о борт прошел «обнаженный остов корабля» («the naked hulk»), обе («the twain») бросали на палубу игральные кости, и ставками их были матросы. «Я выиграла! я выиграла!» воскликнула красавица и «свистит трижды»: старик достался ей» [28, c. 189–190]. Этот эпизод можно считать одним из наиболее примечательных в английской поэме: «And straight the Sun was flecked with bars, // (Heaven’s Mother send us grace!) // As if through a dungeon-grate he peered // With broad and burning face. // Alas! (thought I, and my heart beat loud) // How fast nears and nears! // Are those her sails that glance in the Sun, // Like restless gossameres? // Are those her ribs through which the Sun // Did peer, as through a grate? // And is that Woman all her crew? // Is that a Death? And are there two? // Is Death that woman’s mate? // Her lips were red, her looks were free, // Her locks were yellow as gold: // Her skin was as white as leprosy, // The Night-mate Life-in-Death was she, // Who thicks man’s blood with cold. // The naked hulk alongside came, // And the twain were casting dice; // «The game is done! I’ve won! I’ve won!» // Quoth she, and whistles thrice» [84, p. 62–64].
