Впрочем, тогда я еще мыслила более простыми образами: храм, источник, пшеничное поле и красивые, очень худенькие девушки в длинных черных одеждах. Позже я узнала про клобук и подрясник. Я очень хорошо бы смотрелась в такой же одежде, на коленях у иконы Богородицы, с глазами полными слез. А он бы стоял неподалеку и тоже плакал, потому что несколько лет назад похоронил жену и приехал к нам в монастырь выпросить прощение за то, что не сумел сохранить счастье. В мечтах я позволяла ему быть немного некрасивым и рассеянным. Пусть он потеряет, например, кошелек с деньгами или документы и робко спросит у меня: «Вы, случайно, не видели вора или кошелек, который я обронил?» А я просто посмотрю в его глаза, и он поймет, что настоящая любовь еще впереди, не стоит переживать из-за жены, ведь она уже умерла и наверняка обманывала его, потому что не была монахиней и часто летала на самолетах. Мне было нисколько не жаль ту, выдуманную женщину, обреченную мной на гибель в авиакатастрофе, сама виновата – не надо было выходить замуж за чужого мужчину.
Одиннадцатый класс, такой сложный по представлениям моей мамы, я закончила практически без троек. Скорее всего, моей заслуги в том не было – учителя, по-своему проявив сострадание к бедной глухой девочке, чуть завысили оценки и отпустили меня на волю с хорошим аттестатом. «Без труда не вытянешь и рыбку из пруда» – это было не обо мне. Училась я мало и неохотно, больше мечтала и строила планы на будущее, читала книги о любви и принцах на белом коне. Зачем тратить время на пустяки, когда впереди меня ждет абсолютно беззаботная и счастливая жизнь: мой будущий муж прямо из монастыря привезет меня в огромную квартиру на Крестовском острове или в Старой деревне, и мы там будем каждый день пить кофе со сливками и смотреть интересные фильмы про любовь.
Единственное, что меня пугало, – будущие роды. Не имея никакого представления о близости между мужчиной и женщиной, я в семнадцать лет больше всего боялась родов. Мама любила рассказывать о том, как все радовались моему появлению на свет, как отец привез в роддом огромный букет белых хризантем, а медсестры ругались, требовали немедленно убрать цветы из палаты, чтобы не занести стафилококк и всякие другие инфекции, как меня завернули в одеяло и повезли домой. И каждый раз на глазах ее появлялись слезы, а руки начинали дрожать. Не было в ее истории счастья, я это чувствовала, но объяснить не могла. Знала одно: рожать плохо и страшно.
Накануне выпускного вечера пришлось ехать на дачу. Дед, несмотря на четыре скандала, требование бабушки явиться и поздравить внучку с успешным окончанием школы игнорировал. Посчитав бал, «от которого зависит будущее не только Вареньки, но их будущих атамановских правнуков», занятием пустым, в город приезжать категорически отказался. Тогда, не придумав ничего умнее, бабушка дала мне деньги на электричку и отправила «договариваться».
Дед гостей не ждал. В доме было холодно, на столе стояла початая бутылка