– Через месяц нас устроит.
– Вас-то устроит, это понятно. Только здесь за это время все что угодно произойти может. Ежели Строганов от татар не отобьется, то возвращаться с ясаком будет уже некуда.
– У тебя в голове одно да добро. Отобьется торгаш, никуда не денется. Если б речь о службе зашла, драпанул бы как заяц. А за барыши свои постоит, будь здоров.
Ермак придвинулся поближе.
– А теперь, Григорий, давай-ка начистоту. Зачем царю экспедиция потребовалась? Одно дело военный поход, а так… С горсткой казаков, как ты хотел, за Камнем не то, что не удержишься, но и добычу особо не возьмешь. Так в чем смысл? Что там в тех землях? Что увидеть ты хочешь?
Грек огляделся. Казаки на веслах дружно пыхтели и не могли слышать беседы.
– А вот что, атаман. Четверть века, считай всю мою сознательную жизнь мы дрались с половиной Европы за выход к Балтике и каков результат? Да никакого. Только разорение и туманные перспективы. Если Ливонский орден с их устаревшей военной и хозяйственной организацией наше войско сокрушило с легкостью, если с идущими с нами в ногу поляками и литовцами тоже худо-бедно справились, то со шведами вышло все иначе, и мы с тобой уже обсуждали почему. Войны без денег не выигрываются, понимаешь?
– И государь велел отыскать за Камнем богатства. Все это от тебя я уже слыхал. Но ты ищешь что-то конкретное и, мало того, знаешь, где искать.
– Я ищу ответы.
– Ответы? Да ладно, не смеши. За ответами в монастырь идут, а не лезут к черту на рога.
– Вот именно! – вдруг воскликнул Григорий, на мгновение привлекший к себе внимание гребцов. – Монастыри суть камень преткновения. Люторы шведские откуда, думаешь, деньги взяли на мануфактуры и войско?
– Намек прозрачный – из латинских монастырей. У наших иноков земли с крестьянами, пожалуй, тоже побольше, чем у царя будет. И деньги в рост частенько дают, значит, есть что давать. – Ермак нахмурился в раздумье и наконец сообразив резюмировал. – Только на ересь это больно похоже. Здесь, конечно, говорить можешь что угодно, но в Москве за такие речи…
– Старец Вассиан не хулил ни Бога, ни Писание, но его назвали богохульцем за то, что велел монастырям сел не иметь, а тех, что упорствовали в стяжании, обличал в вероотступничестве. Ересь? А не ересь проповедовать братскую любовь и братьев своих при этом обдирать до нитки? Неужели то ересь, если кто от неведения в чем усомнится, желая добраться до истины?
Матерый казак не стал ничего отвечать. Внутри него привычка боролась с ощущением очевидной справедливости сказанного.
– Людей пищального боя у нас мало, – продолжил грек, глядя в глаза атаману, – но царская казна в нынешнем своем состоянии не может постоянно содержать даже их. Я уже молчу о том, чтобы наладить военное обучение как у шведов и голландцев. А представь, что могло бы быть, отдай иноки свои имения?