– Ну что еще? – Касым недовольно опустил руку, переступив с ноги на ногу. Руки его прямо-таки чесались от желания пощупать монеты, ощутить их тяжесть и опустить в свой карман.
– Давай сразу договоримся: деньги пополам!
– Пополам? – засомневался Касым, ища подвох в хитрых глазах Али-бабы. – Почему пополам?
– Мы же братья, вот я и подумал, что разделить его по-братски будет самым правильным.
– Я согласен! – несказанно обрадовался жадный Касым, рассчитывающий на самом деле не больше, чем на треть. Вопросов к Али-бабе у него не осталось. – Давай мою половину!..
Как видите, Али-баба оказался не так прост, и, благодаря собственной изворотливости, избавился от жадного брата малой жертвой. Касым тоже счел себя вполне счастливым и полагал, что очень удачно надул младшего брата, провернув доходную сделку, не стоившую ему ни динара. Он даже про дрова позабыл. Ослик в тот же день получил новую уздечку и отборный овес, чем остался несказанно доволен, а великий дух пещеры Сим-сим немного развеялся от скуки и досадил своим слишком шумным хозяевам. Все остались довольны, чего нельзя было сказать о разбойниках.
«Коршуны пустыни» вернулись в пещеру только поздно вечером. Стеная от жажды, головной боли и полного истощения сил, оборванные, грязные и обгоревшие под лучами нещадного южного солнца, они, наконец, вползли в свое логово. Сил у бравых разбойников хватило лишь вдосталь напиться из нескольких источников, у которых произошли небольшие, совершенно безобидные потасовки, ведь каждому хотелось поскорее припасть пересохшими губами к чаше с живительной влагой, но воды стены пещеры давали не так много, а жажда была невыносимой. Те, кто напился, отползали в сторонку и мгновенно забывались тяжелым беспокойным сном. Лишь перевозбужденный до крайности Ахмед никак не мог угомониться.
Напившись первым, он набросился на притихшего в дальнем углу пещеры Махсума. Вид у того был жалкий и какой-то забитый, а когда к нему подлетел Ахмед с кинжалом в руке, тот и вовсе побледнел, что было заметно даже сквозь свежий загар, и еще сильнее сжался, закрывшись руками.
– Ах ты, проклятая бледная собака! – накинулся на него Ахмед, сверкая глазами. – Говорил я тебе: не надо пить? Говорил или нет? – осатаневший телохранитель схватил Махсума за грудки и затряс, словно тряпичную куклу. Зубы у Махсума клацали, и тот только мычал, делая безуспешные попытки вырваться из цепких пальцев Ахмеда. – Отвечай мне, гнусный шакал, именующий себя громким титулом «шеф»!
– Ну чего ты, Ахмедик, – хныкал Махсум, отворачивая лицо от брызгавшего слюной рассвирепевшего разбойника. – Ну, ошибся, с кем не бывает.
– Ошибся?! Да ты посмотри, что ты натворил? – Ахмед полоснул воздух кинжалом, и Махсум сильно зажмурил веки, ожидая прикосновение холодной костлявой руки смерти, но Ахмед сдержался. – Суслик ты паршивый! Вонючий отпрыск гиены и змеи! Мы унижены, оскорблены, обворованы, наших коней увели! И кто? Паршивая горстка караванных трусов, что только и могут нападать, как на беззащитных