– Энни, я люблю ее. Пожалуйста, не заставляй меня повторять это снова.
Едкие отголоски его признания растворились в воздухе, и он стал непригодным для дыхания Энни.
«Энни, я люблю ее».
Она рывком открыла дверцу машины, вышла и, ничего не видя перед собой, побрела по кирпичной дорожке к дому. Дождь стекал по ее лицу, смешиваясь со слезами. У двери она достала из сумочки ключ, но у нее дрожали руки, и она не сразу смогла вставить его в скважину. Наконец он попал в отверстие, и замок громко щелкнул. Она вошла в дом и захлопнула за собой дверь.
Энни допила второй бокал вина и налила третий. Обычно после двух бокалов шардоне у нее начинала кружиться голова, она становилась легкомысленной и пыталась вспомнить слова песни из ее юности, но сегодня вино не помогало. Она вяло ходила по дому и пыталась понять, что же она сделала неправильно, почему все пошло не так, как она хотела. Если бы только она это поняла, может быть, тогда она смогла бы все исправить. Последние двадцать лет она всегда ставила на первое место интересы семьи, и все-таки почему-то потерпела неудачу. И в результате осталась одна и теперь бродит по этому слишком большому дому и тоскует по уехавшей дочери и по мужу, который полюбил другую.
Где-то в процессе жизни она забыла истину, которую следовало бы помнить. Это был урок, который она усвоила довольно рано и считала, что запомнила его хорошо. Люди уходят, и если любишь слишком сильно, слишком горячо, их стремительное неожиданное исчезновение может заморозить твою душу.
Энни легла в постель и накрылась одеялом, но, когда поняла, что лежит на «своей» половине кровати, у нее возникло такое чувство, будто ей дали пощечину. Вино подступило к горлу, во рту появился кислый вкус, и она почувствовала, что ее сейчас вырвет. Энни медленно легла на спину и уставилась в потолок, смаргивая слезы. Она дышала прерывисто, и ей казалось, что с каждым вздохом она становится все меньше и меньше.
И что ей теперь делать? Она привыкла думать о себе «мы», и сейчас даже не знала, есть ли внутри нее по-прежнему некое «я». Рядом с кроватью на тумбочке монотонно тикали часы. А она рыдала.
Зазвонил телефон.
Энни с бешено бьющимся сердцем сняла трубку после первого гудка. Это он. Он звонит сказать, что все это было ошибкой, что он просит прощения, что он всегда ее любил. Но, сняв трубку, она услышала веселый голос Натали:
– Мама, привет, я долетела.
Стоило Энни услышать голос дочери, как ее сердечная боль тут же вернулась. Она села в кровати и провела рукой по спутанным волосам.
– Привет, дорогая. Не могу поверить, что ты уже там. – Голос Энни звучал неестественно. Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки: – Как прошел полет?
Натали разразилась монологом на добрых пятнадцать минут. Энни слушала про полет, про аэропорт, про странности лондонской подземки, про то, как все дома в Лондоне соединены один с другим, «знаешь, как в Сан-Франциско, мам…»
– Мама?
Энни вдруг поняла, что все время молчала. Она слушала Натали,