– Ты же о моем двухродном стрые лишь с чужих слов и ведаешь, – усомнился Ингварь, – а сказываешь так, ровно с самого детства вместях с ним росла.
– Ну не токмо с чужих, – загадочно протянула Ростислава. – Довелось и мне его как-то разок повидать. Трудно, конечно, с одной встречи о человеке судить. Одначе, мнится мне, ему верить можно. – Она повернулась к Ингварю, и тот поразился цвету ее глаз.
Княжич еще до того про себя не раз дивился, как он может меняться. Особенно разительно такие перемены происходили, когда Ростислава гневалась на кого-то или… в присутствии князя Ярослава. Тогда они у нее прямо-таки чернели. В обычное же время могли быть синими, могли фиалковыми, но такого цвета Ингварь еще ни разу не замечал. Вроде бы обычный, васильковый, но какой-то мягкий, словно нежность излучающий. А в самой глубине ее очей, на донышке, еще и искорки неясными точечками то и дело вспыхивали. Будто от ночного костра. И точно так же ввысь безостановочно уносились.
– А у тебя в глазах искорки, – неожиданно произнес он вслух.
Ох, лучше бы не говорил. Дернула же нелегкая. Вмиг зрачки потемнели, искорки пропали, и само лицо ее как-то вдруг тоже изменилось, стало чужим и суровым.
– Уходи, – строго сказала княгиня. – Сейчас же уходи.
– Ты это почто… меня… так вот? – растерялся Ингварь, не поверив своим ушам.
Никогда еще Ростислава не говорила с ним таким жестким, холодным тоном, а уж о том, чтобы прогнать, и речи не было. Обычно она, напротив, словно старалась мягким говором компенсировать суровость своего мужа, а тут…
– Уходи, – повторила она, плотно сжав губы, и отвернулась.
Уже стоя в дверях, Ингварь напоследок обернулся, но княгиня продолжала враждебно молчать, не глядя в его сторону.
– Ты прости, если я что не так… – потерянно произнес он и шагнул через порог, почти физически выталкиваемый этим молчанием, но успел услышать вдогон:
– И ты прости.
Он радостно обернулся, уже улыбаясь, но осекся – выражение лица княгини если и смягчилось, то ненамного.
– Ан все одно – уйди покамест, – сухо и ровно, хотя и без прежней злости в голосе, добавила Ростислава.
Ушел, куда деваться. Больше разговоров о будущем дележе Рязанского княжества у них не было. Невзирая на настойчивые просьбы Ингваря, Ростислава отрицательно качала головой и отвечала, что главное ею уже сказано, а об остальном и говорить ни к чему.
«Права была Ростислав, во всем права, – думалось лежащему в шатре Ингварю. – Нельзя вот так на отчую землю приходить. Ладно Коломна – она, считай, не моя уже, а Переяславль? Ну как откажутся жители меня принять, и что тогда? На копье брать да град жечь? Нельзя. А как иначе?!»
Мысли метались, словно встревоженные птицы в узкой клетке – бестолково и хаотично, то и дело сталкиваясь друг с дружкой. Отыскать среди них нужную никак не получалось. Спустя полчаса что-то забрезжило, но помешал не вовремя заглянувший в шатер Апоница, принявшийся настойчиво уговаривать, чтобы князь хоть что-то поел. Ну право