Если бы не великий стыд, охвативший князя, валяться бы Хвощу, на две части рассеченному, у ног братьев-князей. Но стыд душил, давил, лишал сил. От него у Ярослава все лицо краской пошло, а у Юрия оно вдобавок еще и мелким бисером пота покрылось, и не только на лбу, но и на носу пот проступил.
– Ну точно – поделили уже, – сделал вывод рязанский боярин, внимательно вглядевшись в багровые лица братьев, и невозмутимо констатировал: – Стало быть, каков товар – такая и плата.
– Это ты о чем? – нахмурился Юрий, с тревогой поглядывая на брата – сдержал бы себя, не уронил княжеской чести, подняв на Хвоща меч. Если б посол молод был, куда ни шло, а то старик совсем. Такого срубить – долгонько отмываться придется.
– Коль вы в случае победы надумали вовсе изгнать Константина из отчих земель, то и ему незазорно будет, ежели он одолеет, все ваши земли под себя приять, – хладнокровно ответил боярин.
Юрий поначалу нахмурился, посчитав, что это очередная издевка, но, вглядевшись в лицо посла, понял – всерьез, и он облегченно заулыбался, а чуть погодя и захохотал во все горло. Глядя на него, развеселился и Ярослав.
– Пускай все забирает, – беззаботно махнул он рукой. – Чай, наследниками меня пока небеса не наделили, а потому я ему все свои земли дарю. Но чтоб вначале непременно меня одолел.
– Да и мое заодно тоже прихватит, – согласился со своим братом Юрий. – Всю землю нашу отдаем.
– Все слыхали? Все слова княжеские запомнили? – строго спросил Хвощ ближних людей, тесно толпившихся за спинами своих князей. – Я к тому это говорю, чтоб опосля никто из выживших поперек не встревал, когда Константин Владимирович наложит длань на грады Владимир, Ростов, Суздаль и прочие.
И такая уверенность была в голосе рязанского посла, что бояре, совсем недавно дружно хохотавшие вместе с князьями, как-то поутихли. Всем вдруг не по себе стало, а кто поумнее был, у тех и вовсе спину холодком обдало. Знобким таким, тревожным. Да и есть с чего тревожиться – слабые люди с врагом перед битвой так не разговаривают.
Но Ингварь слов этих не слыхал. Зайдя в шатер, он рухнул навзничь на жесткий войлок, зажмурив глаза и с силой, до боли, сжимая кулаки.
Чем кончатся переговоры – его не интересовало. Впрочем, и так понятно. Ничем. С самого начала было ясно, что владимирские князья потребуют абсолютной покорности и не угомонятся, пока не увидят перед собой униженного и растоптанного Константина, а вместе с ним и…
«Да чего уж там, – подтолкнул он сам себя. – Продолжай, коль знаешь. А ведь ты знаешь. – И он продолжил: – А вместе с Константином такое же униженное и растоптанное Рязанское княжество. Все. Полностью».
Ну ладно, тогда, зимою, он, Ингварь, еще дураком был. В душе обида кипела, оскорбленное самолюбие клокотало. В такие дни головой не думают – все сердцем решают, а оно глупое, ибо призадуматься ему нечем. Но ближе к лету, уже по здравом размышлении, до него ведь почти дошел глубинный смысл слов Константина. Ну разве чуточку самую