– Мы все здесь люди мирные, особо не церемонимся, поэтому, пожалуйста, считайте этот дом своим и живите в нем, сколько понадобится, – сказала Джорджия.
Тогда мать поблагодарила ее и повела меня обратно в наш домик – подальше от иностранцев, пригласивших нас с ними жить, и от вида замечательной груди Мэй.
Следующие несколько дней, пока мать стирала, готовила и убирала – в общем, делала все то, к чему иностранцы казались неспособными, – я пристально наблюдал за нашими новыми соседями. Хотя мне здесь и нравилось, но я должен был защищать свою мать, а для этого нужно знать, с кем и чем имеешь дело. И больше всего меня беспокоил голый журналист.
По счастью, и сам дом, и его окрестности позволяли мне видеть очень многое, оставаясь незамеченным. За садом я следил из прохода с тыльной стороны дома; когда темнело и зажигали свет, через большие окна шпионил за тем, что происходило на нижнем этаже, а с высоких стен и балконов мог рассмотреть кое-что и на верхнем. Мать, заставая меня то и дело за этим занятием, качала головой, но, хотя в глазах ее и появлялось недоумение, выглядела она так, будто теперь ее ничто не тревожило. Она и смеяться стала чаще – главным образом, когда из будки выходил за чаем один из наших охранников, Шир Ахмад.
И я сделал себе мысленную заметку разобраться с Шир Ахмадом – как только закончу с иностранцами.
Разведать нужно было столько, что после переезда в Вазир Акбар Хан я поневоле несколько недель не появлялся на Чикен-стрит, хотя просто умирал от желания рассказать Джахиду о своем телевизоре, а Джамиле – о новом доме со всеми его запахами и звуками. Приходя из школы, я, в ожидании того момента, когда Джорджия, Джеймс и Мэй вернутся наконец домой, садился на пороге кухни и болтал с хлопотавшей по хозяйству матерью.
– Откуда Джорджия знает дари? – спросил я у нее как-то, когда она чистила к ужину картошку.
– Наверное, друзья научили.
– У нее есть друзья-афганцы?
– Есть. Ты не дашь мне вон ту миску, Фавад?
Я вытряхнул валявшуюся на дне дохлую муху и передал миску матери. И, снова усевшись на порог, спросил:
– А ты видела этих друзей?
– Да, однажды.
– И кто они такие?
– Афганцы.
– Это я уже знаю!
Мать, перекладывая в миску очищенный картофель, засмеялась.
– Пуштуны, – сказала она наконец. – Из Джелалабада.
– А, значит, у нее неплохой вкус.
– Да, – мать улыбнулась и добавила загадочно: – С одной стороны.
– Как это – с одной стороны?
– Не те люди, что тут скажешь? Тебе я бы таких друзей не хотела.
– Почему?
– Потому что ты – мой сын, и я тебя люблю. И хватит с тебя, Фавад. Иди, уроки делай.
Будучи изгнан, я поплелся к себе в комнату учить таблицу умножения, заданную в школе, размышляя по пути над очередной загадкой, преподнесенной матерью.
Видимо,