В глазах у Андрона играли липкие медовые блестки.
– На чьей корове Сырков-Колбаскин етот собирался ехать? На моей. Кому говорил – накопляйте? Мне. Дурак, он, думаешь, не понимал, што шпане копить неково и ехать не на ком. Он линию умственную вел на крепково, настоящего хозяина.
Безуглый дернулся всем телом, вскочил. Андрон хвалил коммуниста. Он, конечно, помнил его фамилию и перевирал нарочно для издевки. Андрон поднялся следом за ним, стукнул себя кулаком в грудь.
– Хто больше всех давал восударству хлеба? Хто культурный хозяин? Ково первого премировало областное ЗУ[14] и сибирское ЗУ? Чей патрет был напечатан в газетах?
Он почти кричал.
– Меня наградили земельные органы власти. Меня пропечатали и поставили в пример другим. Я завсегда шел с ласковыми глазами навстречу нашему хрестьянскому советскому правительству. Пошто жа теперя на меня удавку ладят?
Они стояли друг против друга со стиснутыми зубами. У обоих кривились губы.
– Мы корчуем последние корни капитализма в деревне. Понятно?
– Чо же вы зорить нас, хрестьян, будете?
– Кулаков будем ограничивать.
Андрон передразнил Безуглого:
– Обграничивать, ну и обграничивайте на свою шею. На пароходе ехал, видал, поди, сколь хлеба на пристанях навалено?
Он сжал кулаки, удержал в них свою ярость. Глаза его опять стали лживыми и ласковыми.
– Верь моему слову, от тебя, старый ты мне дружок, не таюсь, все со скрытых пашен. На гумаге мы посев увеличили, на фахте сократили. Ране, скажем, иной сеял сорок десятин, показывал пятнадцать. Нонче он посеял двадцать и показал двадцать. По-вашему – увеличение, а по-нашему – уменьшение, потому хрестьянин со скрытого поля не сам ел, а на базар вез. Вы думаете, мужик будет дожидаться, пока к нему на двор придут лишки считать? Он сам свое хозяйство расфуркает.
Андрон помолчал.
– Чо же это будет? Я нарушу хозяйство, другой нарушит. Каково восударству-то придется?
Он снова сел.
– Може одумаетесь?
– Нет, не одумаемся.
– А мужики все надеются.
– Напрасно.
– И меня зорить будешь?
– Конечно, буду.
Андрон осмотрел Безуглого с ног до головы.
– Двадцать первый год забыл? Неминучая тебе смерть, кабы не я. Ужели не поимел Андрон Морев заслуги перед тобой? Сказывай, враг я тебе иль друг?
– Вы – кулак.
Андрон развел руками, опустил голову.
– Виноват я перед вами, товарищи, много работал, много хлеба сдавал восударству. Бейте, завине кругом.
– Никто вас бить не собирается, Андрон Агатимыч. Я вам многим обязан, может быть, даже жизнью, но… мы строим социализм.
Андрон спросил с ласковым удивлением.
– Федорыч, ужели ты веришь в экую неумность?
Он не дал ему ответить.
– Отчего же выходит в кумынах все широким кверху? Ведь были в ей наши мужики, все имущество