А потом в России произошёл Катаклизм. Необъяснимое явление, испугавшее не только русских, но и весь мир. Никто не хотел ехать сюда от «единички», все боялись не вернуться назад, даже самые кровожадные акулы журналистики сдрейфили, но я всегда была дурной на голову. Я восприняла всё это, как возможность подняться по карьерной лестнице, прославиться и встать в один ряд с Малгожатой Шейнерт, Тересой Тораньской и Рышардом Капущинским. Ян тоже вызвался, но в качестве оператора. Его имя значило куда больше моего, но он пошёл на это, потакая капризам своей ненаглядной Юлии Новак, молодой, полной амбиций… и наивной.
Сейчас же мы стояли друг напротив друга, словно два незнакомца, случайно столкнувшиеся на улице. От былого лоска не осталось и следа: давно немытые волосы, пропахшая потом одежда и въевшаяся в кожу грязь. Снабжение прессы провиантом и питьевой водой было регулярным, но не блистало особой роскошью, военные относились к нам, как к самоходным бомбам замедленного действия, а работающие с нами напрямую русские, в задачу которых должно было входить оказание всесторонней помощи, лишь кормили обещаниями. Но даже тех крох сведений, что просачивались сквозь информационную блокаду, хватало, чтобы волосы вставали дыбом. За проведённые здесь дни я сильно исхудала, начала сутулиться, шею покрыли красные пятнышки раздражения, а губы потрескались и постоянно кровоточили, но на фоне Мицкевича всё это выглядело, словно треснувший ноготь рядом с закрытым переломом.
Постепенно мы стали отдаляться друг от друга. Точнее, Ян начал отдаляться от меня. В речи появились язвительные нотки, некогда галантный молодой человек стал раздражительным параноиком, но я проглатывала слёзы обиды, прощала то, за что прежде дала бы пощёчину, понимая, что это последствия психоза и переутомления.
Россия стала гладиаторской ареной, на которой мы дрались за правду, и в этих бесконечных схватках, среди пропитанных холодным потом ночей, под невероятные истории солдат и жуткие звуки, доносящиеся из-за ограждения, мы потеряли друг друга. Воздушные замки, некогда возведённые в Варшаве, расшатались в атмосфере упадка и бесшумно рухнули на землю. Туда, где сотни тысяч оставшихся