Вдалеке на берегу она заметила деревушку, и одинокое небольшое суденышко, пришвартованное к пристани.
Мариголь остановила лошадь перед деревней, состоящей из десятка небольших рыбачьих хижин. Кое-где во дворах на веревках сушилась рыба. По главной улице с отрешенным видом брели две коровы, позвякивая колокольчиками.
Она спешилась, осторожно двинулась вдоль домов, заглядывая во дворы и окна, готовая в любой момент спастись бегством. Людей видно не было. Но и зеленолицых тоже.
Осмелев Мариголь крикнула:
– Эй! Есть кто-нибудь!
Коровы меланхолично посмотрели на нее, не прекращая жевать траву.
– Эй! Люди!
– Здесь! – услышала Мариголь хриплый мужской голос.
Домик, из которого донесся голос, стоял на краю деревушки. Обмазанный глиной и покрытый уже местами облупившейся изумрудной краской, он был похож на увядший старый гриб.
Привязав Ласточку к забору, Мариголь тронула калитку и вошла в палисадник.
– Здесь, – вновь прохрипели из домика.
Толкнув дверь, она оказалась в полумраке небольшой комнаты. В нос ударил кислый запах мочи и давно немытого тела.
– Милости просим, – на кровати, прикрытый обтрепанным желтым одеялом лежал старик.
– Думал, уж не придет никто, – и поднял руку в приветственном жесте.
– Где же все? – с ходу спросила Мариголь.
– Уже неделю, как отплыли на Миланг. Когда узнали, что твориться в Ромерунге… Все… все уплыли.
Старик пригладил морщинистой рукой остатки седых волос. Глянул исподлобья:
– Ты… видела их?
– Да… – шепнула Мариголь, – да…
И почувствовала, что сейчас расплачется, к горлу подступил тошнотворный ком. Глаза – щели, зеленый череп, запах плесени…
С трудом отогнала видение, резко встряхнула головой.
– И что же… – голос ее все-таки дрогнул, – что же вы остались?
Старик вдруг зло визгливо захихикал, тело его мелко затряслось, а сухие длинные пальцы засучили по одеялу, пощипывая ворс, выдирая ветхие нити из ткани.
Мариголь передернуло. Сумасшедший? Она покосилась на дверь, отступила на шаг, рукой нащупав, спрятанный под одеждой кинжал.
– Бабы – шлюхи! – прошипел старик и замолк, уронив поросший седой щетиной подбородок на грудь.
Мариголь озадаченно молчала.
– Шлюхи, шлюхи, – заверил старик тоном, не терпящим возражений. И зачем-то прицокнул языком.
Глаза его увлажнились:
– Моя жена оставила меня здесь. Здесь! – с силой ударил кулаком по одеялу, подняв облако пыли, – уже пять лет, как не могу