– Почто рыдаеши? Почто сердцемъ кручинишься, радость моя?
– Сплошныя мысли въ головѣ, но мыслями сытъ не будешь, мысли – хуже обморока: была жизнь, а нынче – обморокъ. Я чувствую, стало быть, жива я. Также и: меня ищутъ, стало быть, жива. Но кто ищетъ меня нынче? Кому нужна я? – говорила Ира, а послѣ добавила, подавляя слезы: – Ахъ, тетушка, отвергли меня!
– Вновѣ?
– Вновѣ, кормилица. Вновѣ! Травы льнутъ къ тѣлу, пасть бы въ лоно природы, забывшись, но міръ сердечный покоя не даетъ, терзаетъ. Гибель ждетъ меня!
– О Мати преблагая! – широко раскрывъ глаза и размахивая порою руками, испрашивала названная кормилицею. – Да ты жъ первая дѣвка въ селеніяхъ окрестныхъ; да о тебѣ полъ-Крита вѣдаетъ, вѣдь вторымъ Солнцемъ себя лучишь, не иначе! Кто жъ отвергъ?
– Къ чему обликъ мой, ежель я вся – печаль, и боль, и страданіе? Словно Мать меня покинула, ушла изъ сердца.
– Мать съ тобой! Да какъ такое быть-то можетъ! Я тебя спрашиваю: кто отвергъ? Кто сей безумецъ, иль слѣпецъ, иль то и другое вкупѣ?
– Господинъ, – опустивъ очи долу, молвила Ира.
– Оно ясно, что господинъ, а не слуга, хотя и господа Отцу великому слуги суть. Такъ кто? Кто?
– Касато самъ, – отвѣтствовала дѣва и разрыдалась.
Утишая её и прижавъ къ себѣ, матушка приговаривала:
– Ты потише-то произноси всеблагое его имя, дурена: людъ ходитъ тута, не однѣ, чай. Охъ, куды дѣвка-то мѣтитъ: въ небо. Милая, всё жъ знать свое мѣсто, богинями да богами намъ дарованное, надобно. Знать и не забываться. Ты, однакожъ, успокой сердце свое. Ужели и въ наложницы не взялъ онъ? Дѣвы – дщери Матери, земныя богини, намъ коли быть въ услуженіи, то у самыхъ вящихъ.
– А я суженою его хочу быти. Сердцу не прикажешь, полонилъ меня Самъ безъ остатку, а онъ…
И послѣ сего разрыдалася пуще прежняго.
– О Мати! – приговаривала кормилица. – Ой возгордилася дѣвка паче мѣры всяческой, ой возгордилася. Нехорошо: богини прогнѣваются. Ишь куда мѣтишь: говорю же: въ небо. Да не мѣтишь, а свалить его на землю желаешь. Нехорошо. Это жъ когда оно видано было, чтобъ первѣйшій изъ слугъ Самого снисходилъ къ простой? Коли бы такое было, то людъ запомнилъ бъ и изъ устъ въ уста передавалъ.
– Я не простая, не простая я: золотая. Потому хочу въ палатахъ каменныхъ сидѣти, чертоги мраморные видѣти вседневно.
– Царевна ты, что ль? Уязвлена она, ишь ты, аки благородная. Смотри у меня. Вся бѣда отъ того, что въ дѣвкахъ ты засидѣлася, глава вся – въ мечтахъ, аки въ омутѣ, – не по-критски поспѣшно изливала рѣчи старшая. – Такъ, пора тебѣ дурь изъ башки-то повыбить. Иди работать, золотая. Работа бо – средство лучшее противу страстей пагубныхъ, противу бурленья крови, младой, юной, противу вздоховъ души, слезъ, горестей, сердца излишне трепетнаго. Мало ль тебѣ любви своего любовника?
– Сердце горячее имѣю, хотя обликомъ хладна, – говорило