– Отойди от него, Чабан! – словно сквозь вату различил я голос Куста. – Сейчас он блевать начнет, забрызгаешься.
– Правда, пойдем, – нетерпеливо позвал Краб. – А то, не дай бог, придет Огурец, всем нам яйца повыдергивает.
Я расслышал шорох закрываемой коробки, плеск остатков вина в канистре и шелест удаляющихся шагов.
– А он нас не заложит? – уже издалека донесся голос Краба.
Куст что-то ему ответил, но я не расслышал. У меня в желудке начал расти тошнотворный ком, ищущий немедленного выхода наружу. Судороги боли еще продолжали метаться по нервам, мне не удалось сдержать рвотных позывов, и я упустил в траву все вино и все съеденные бутерброды. Было больно, было обидно, но главное даже не в этом, а в том, что я потерпел полное и окончательное поражение. Не столько даже физическое, сколько моральное – мне убедительно доказали, что я никто и звать меня никак. Одним словом – салага. Снова получилось кедами по лицу.
С огромным трудом мне удалось подняться на ноги и отойти на несколько шагов от отвратительной лужи. Зрение постепенно приходило в норму, но боль не отпускала, просто перешла из острой стадии в ноющую. Я был уверен, что так чувствуют себя люди, сбитые на дороге грузовиком. Это сравнение мне понравилось – оно подчеркивало тщетность любого сопротивления старшим по выслуге лет. Да, драться с Кустом было равносильно попытке остановить грузовик крестьянскими вилами. Что же говорить о попытке справиться с двумя-тремя «стариками»?
Мне уже не хотелось в Атлантику. И на океан я плевать хотел, и на ветер, смешанный с солеными брызгами. Мне хотелось содрать с себя темно-синюю форму и бежать через степь, шатаясь, до самого монорельса, забраться в поезд на полустанке и никогда больше не слышать о море.
Жаворонок умолк, видно, устал. Из-за ближайшего холма до меня донеслись голоса Жаба и Рипли.
– А ты мало пострадала от сидячей работы, – хрипло булькал наш взводный.
– Иди ты! – насмешливо отвечала кухарка. – Такая задница отросла, что скоро в скафандр не влезу.
– Теперь влезешь. Я тебе такую аэробику обеспечу, что пощады попросишь.
Они вот-вот должны были появиться в моем поле зрения, поэтому я, как мог, отряхнул форму и выпрямился, несмотря на ноющую боль под ребрами. Я боялся, что Жаб узнает