Итак, я жил тогда в Одессе
холодной – редкостной – зимой,
у моря южного. И вместе
жила тоска моя со мной.
Томился я (путём без цели
доселе жизнь моя была)
тоской по Женщине…
С постели
она на улицы гнала,
на оснежённые бульвары,
на стогны жалкого греха,
где от бездомья стонут пары,
в кошачьи кутаясь меха,
где так нежданна встреча наша;
и город южный не для нас,
и невозможен век и час…
Но повстречавшись вдруг:
«Наташа!
Князь Анатоль обманет Вас!
Он…»
Обожгла, оборотясь,
презреньем гневным и – исчезла.
И нет следа на мостовой…
«Какая ересь! Бред какой!
Где назиданье, где сюжет?
Как смеет автор петь предмет
его наклонностей больных?!
Влюблённый в вымысел, – живых
не видит он за строчкой прозы.
Хорош лирический герой —
нет ни позиции, ни позы!
Во-первых, пользы никакой
стране советской; во вторых…
и во-вторых не видно пользы».
…Ты злишься, милый? Воля ваша,
а я всерьёз хочу к Наташе
от ваших тем, ударниц ваших
двуполых, – как одна похожих.
Люблю Ростову я…
И что же?..
1987
«В январский день найду могильный холмик…»
В январский день найду могильный холмик.
В пустых полях ветра берут разбег.
К седой плите корявый льнёт шиповник.
И гиблый снег. В колено гиблый снег.
Тебя в морях швырнула юность в трюмы.
Ты к людям брёл в ночной и снежной мгле.
Ты брёл к теплу, тревожный и угрюмый,
но не нашёл приюта на земле.
Мороз крещенский. Столб колючей пыли.
Сырого неба грузный серый ком.
Ты телом здесь лежишь. Но не в могиле,
не в этой глине твой покойный дом.
Я не грущу. Вот так – как ты – на деле
платить душой и сердце сжечь дотла
мог лишь поэт. Ты умер на пределе, —
не дольше песни жизнь твоя была.
Повсюду гиблый снег. Шиповник спелый
во рту сладит кусочком алым льда.
Как счастлив ты, что вовремя сгорела
полей твоих полночная звезда!..
1981; из рукописи книги «Городская окраина»
В деревне
Отдалённые вздохи жабы,
соловья золотая трель…
Успокоиться нам пора бы —
и пора бы стелить постель.
Завтра день и пустые встречи,
и не сбросить заботы с плеч,
навалилась она на плечи
суетою ненужных встреч.
Но пока мы в плену обмана
неурочности наших дел.
На дворе и темно и рано, —
и соседский петух не пел.
И рекой серебряной, глыбы
сна хрустального раздвигая,
мы плывём – две большие рыбы, —
наготы