так нечаянный проблеск иль зайчик летучий
оживят невесёлое наше жильё. —
В этих ясных глазах и в сиянии лба
его м н о г и е думы проходят, не тая,
и стоит налегке – и живёт золотая,
дорогая, согласная с жизнью судьба.
И – не лгавшие – святостью светят уста,
и тончайшая кожа прозрачна до дрожи,
и невинна душа, – и подобием Божьим
непорочная дышит его красота.
1987
Дева
Сидела, думала, курила,
молчала, простыни стелила,
рука привычная блудила,
блуждала пустошью мечта, —
а дьявол был красив и весел,
желанной тенью встав у кресел,
и жажда мучила, и чресел
изнемогала нагота…
1982
Муж
В клетке моей, в позлащённой неволе
пой, как умеешь, а я подсвищу;
вызов мне бросишь, воли попросишь, —
крылья подрежу – и отпущу.
Певчей ли птице – и в поле сокольем
петь, в ястребином гнездиться бору?
Кроме неволи – нет тебе воли,
муки нет слаще и сладостней боли, —
петь, ненавидя, и ждать,
как умру…
1987
ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ
Начало
…Твой непривычно тихий дом.
И два окна в дому твоём.
Глухая смежная стена.
В постели снежной спит страна,
а в изголовье, у окна
в Европу, мы сидим вдвоём,
вино беспошлинное пьём
в приморской ветреной ночи, —
две странных тени у свечи
(у колеблемой свечи) —
великаны-лилипуты:
«Ты меня с другой не путай!
Страшен час восьмой под утро,
час, когда над Петербургом
легкокрылая заря
снег и наледь января
осыпает алой пудрой.
Страшно в час восьмой проснуться
и к чужому повернуться, —
ты меня с другой не путай…»
…И прелесть жалкую её ночных улыбок,
и жалость слов о расставанье скором
(как сердце медленно! как на закате зыбок
оставленный Петром и Павлом город!)
запомнил я, а позабыть не смог, —
и за полночь их видел, слышал за полдень…
Безумной женщины безумное письмо.
Седьмая заповедь.
Из январского дневника
Он осознал, что молодость – была.
С вокзала шёл и безучастным взглядом
следил окрест, а над Петровым градом
небес чухонских тягостная мгла,
грозя грозой, сгущала воздух синий, —
мостом, проспектом, перспективой линий
во глубине василеостровско й
он, мёртвый, шёл с надеждой и тоской
по Воскресенью; и она ждала
его в том доме, где теперь жила
одна, без мужа; где его любили
(так странно, так растерянно любили —
в борьбе с собой) и не желали зла.
«…Мой