я, – когда успела?» «Да, вру, мама оставила, – улыбнулась она обезоруживающей улыбкой, будто рассчитанной на то, чтобы ее не очень строго судили за эту маленькую, безобидную ложь, – перед отъездом наготовила, а я только разогрела. Но и я умею не хуже». «Разогревать?», – пошутил я. Она шлепнула меня по затылку. «Может, с дороги ты хочешь принять ванну?» – спросила она, и этот ее вопрос был так естественен, что я нисколько не удивился, будто мы давно жили вместе. «Да, – сказал я, – чуть попозже. С удовольствием». Когда я вылез из-под душа – не люблю принимать ванны, куда лучше душ – уже одетый, по-прежнему чувствуя разгоряченным от горячей воды задом прилипшую к нему железку в заднем кармане, Карина спала. На ней был пеньюар, розовый, мне он показался роскошным, точнее, спящая Карина показалась в нем роскошной, и мне снова неудержимо захотелось ее. Я присел у ее изголовья на корточки, потом стал на колени и осторожно поцеловал ее в щеку, она открыла глаза, молча, без улыбки поглядела на меня, без тени кокетства во взгляде. Я поцеловал ее в губы. Она не ответила. Я стал, постепенно распаляясь, целовать ее лицо, шею, груди, исступленно, как сумасшедший. «Нет, – шептала она, – нет, отстань, не делай глупостей, нет, я буду тебя ненавидеть, пусти, тебе говорю, не лезь…» Но все ее слова проскальзывали у меня по поверхности сознания, я уже плохо владел собой. Она долго, яростно сопротивлялась, но вскоре я вдруг понял, что все, что она больше – не будет сопротивляться, что таким образом она уступает, и это придало мне новых сил. Она крикнула громко, с болью, но я ничего не разобрал, так что не мог бы утверждать точно, со мной ли стала она женщиной, да в эту минуту мне не до того было, я обладал ею яростно и, кажется, долго, как-то ненасытно, будто это была последняя женщина в моей жизни. Когда мы, обессиленные, лежали друг возле друга на смятой и невероятно скрученной и перекрученной постели, в окне начиналось утро. «Я вся в синяках буду», – сказала она каким-то совершенно бесцветным голосом. «Прости, – сказал я. – Поверь, я не хотел так. Ты веришь?» Она молча повернула ко мне лицо и поглядела, не отвечая. Потом спросила: «Для тебя это так важно?» «Очень, очень важно!» – с жаром отвечал я. «Почему?» – спросила она, продолжая глядеть на меня. Я помолчал. «Ну почему?» – повторила она, более настойчиво. «Потому что я не хотел бы, чтобы ты плохо думала обо мне. Может, то, что я сейчас скажу, покажется тебе смешным, глупым, преждевременным, но я скажу все равно: ты много значишь для меня, нет, не так, я хотел сказать, что очень хотел бы, чтобы ты много значила для меня, и чтобы это произошло, как можно скорее. Поверь. Ты веришь?» «Не знаю», – не сразу ответила она. «Не сердись на меня, ладно?» Она молчала, уже отвернувшись от меня. Кажется, на этом мы и заснули, и поздно утром, почти в полдень, проснулись одновременно и посмотрели друг на друга. Даже сейчас она была очень красива. «Тебе надо побриться», – сказала она. Я приподнялся и поцеловал ее в щеку. «Надо вставать, – сказала она, – я уже опоздала всюду, куда только можно было опоздать. Но все равно надо
