Разве не тот победитель, кто пережил своих врагов? Не тот, кто насладился местью? И разве не Хатнам Дерие пережила и ненавистную соперницу, и обезумевшего от низкой страсти мужа? А местью она насладится – не спеша, как подобает. Уже наслаждается. Каково там, на другой стороне мира, знать Эртхабадру, как сладки здесь ее ночи, сладки последней спелостью плодов, истекающих ароматом и соком, о!
– Сладкий мой, ты придумал, как устранить ненавистного?
– Ашананшеди, – отвечает мужчина. – Препятствие неустранимое.
– Да, если ты желаешь ему только смерти.
– Чего же еще?
– Растоптать, унизить хуже, чем он был унижен прежде, опозорить таким позором, которого он не знал еще!
– Ашананшеди.
– Но против того, кого он сам введет в свою опочивальню – что сделают ашананшеди? Так опозоренный, он не царь, и ашананшеди ему не защита.
– И – костер?
– Сладкий мой…
О начале пути
В тот час, когда царь принимал утренние приветствия придворных, Ахми ан-Эриди попросил позволения сказать ему что-то, не предназначенное чужим ушам. Акамие указал ему глазами на балкон, и сам не замедлил выйти туда, едва отпустил приближенных.
– Есть человек, осмелившийся складывать и распевать песни, которые оскорбляют достоинство повелителя. Некий Арьян ан-Реддиль из Улима, живущий ныне в Аз-Захре.
– Ему позволяют петь эти песни? – приподнял бровь Акамие.
– Уже нет.
– Чем же он занимается теперь?
– Поправляется после ранений. Я взял на себя смелость распорядиться доставить его во дворец, но он оказал сопротивление.
– Ты сделал хорошо. Тяжелы ли его раны?
– Он скоро сможет предстать перед тобой, повелитель. Если ты того пожелаешь.
– Скажи мне, Ахми, много ли еще таких, распевающих песни?
Ан-Эриди молчал.
Когда-то восшествие на престол именно этого сына Эртхабадра повергло вазирга в ужас. Но теперь он знал уже, что повелитель ему не враг, а, напротив, ставит его очень высоко среди прочих советников. Были у ан-Эриди и другие опасения, но они рассеялись или почти рассеялись за время, которое младший сын Эртхабадра сидел на троне. Царь был далек от того, в чем его обвиняли непристойные песенки, во множестве распространившиеся по всему Хайру.
– Много ли? – настаивал Акамие.
– Как это возможно? – отвел взгляд Ахми. – В Хайре всегда почитали