Ему зажгли свечи в кованых фонарях, похожих на редко сплетенные корзины, принесли большие мягкие полотнища, ароматы и масла в прозрачных сосудах, разложили и расставили все на каменных лавках вокруг бассейна. Старший евнух позволил насмешливой улыбке на мгновение коснуться губ.
Акамие сбросил одежду. Воздух был ненамного теплее, чем в продуваемом насквозь тронном зале, и не давал надежды согреться. Акамие поспешил к бассейну.
Бассейн был намного глубже, чем казался, и Акамие сразу же по горло погрузился в чистейшую ключевую воду. Ледяную.
У него перехватило дыхание, и он выбрался из бассейна как мог быстро.
Стиснув пляшущие зубы, кутаясь в полотенце, он исподлобья взглянул на старшего евнуха.
– Ты спрашивал купальню, – снизошел тот до ответа. – Эта – царская, лучшая во дворце. А для тебя приготовили горячую воду во дворцовой кухне.
И по его знаку Акамие немедленно растерли, с ног до головы закутали в тонкую шерстяную ткань, а сверху накинули меховой плащ.
Отгоняя тревогу, Акамие пытался заснуть, но трудно было согреться даже под ворохом одеял в этом покое, где на окнах не было ставен, а двери укрывали от посторонних взглядов, но не от сквозняков.
О выборе одежд
Сон все же дождался, когда уймется крупная дрожь, сотрясавшая тело Акамие, подкрался незаметно и одержал бы победу, но пришло время поспешить в сокровищницу Аттана, чтобы выбрать одеяния праздника взамен изношенной и немало пострадавшей в походе одежды.
Эртхиа был еще там. Он задержался в оружейной палате и теперь принялся расхваливать Акамие особенно приглянувшийся ему лук, уверяя, что именно этот как нельзя лучше придется брату по руке: и легок он, и упруг на удивление, и костяные наконечники надежны и изящны, и футляр с запасными тетивами закрывается плотно и украшен тончайшей резьбой.
– Вот увидишь, – обещал Эртхиа, – когда будет повелитель распределять добычу между нами, этот лук отдаст мне. А не отдаст – так выпрошу. И тебе подарю.
Акамие улыбался, кивал. Лук нравился ему, и он не спешил отговаривать Эртхиа и делиться с ним своими сомнениями.
Выбирали наряды.
Эртхиа – небрежно, и только привычка к красоте направляла его руку, когда он наугад выдергивал из ворохов одежды то одно, то другое – мгновенно прельстившись чистым цветом, текучестью бликов, какой-то особенной складкой, мелькнувшей, вспыхнув, по шелковому рукаву, густотой бархата, необыкновенным отливом подкладки, незнакомым узором вышивки ли, тиснения или неожиданным сочетанием камней в украшениях. И все получалось ладно и шло одно к другому, что он кидал на руки бродившему следом за ним Аэши. И бросал-то Эртхиа, не разбирая, одним ворохом, – и для себя, и для слуги.
Акамие выбирал одежду с неохотой: душа не лежала наряжаться в это, словно бы ворованное, добро. Но нарядиться следовало со всей тщательностью, ибо такова воля