Где тот мягкий переплёт
и обложки твёрдой кожи,
что истёрты были тоже
днём и ночью напролёт,
и тот рыжий корешок,
и следы былых тиснений,
что оставил чей-то гений
неизвестный вам ещё?!
Где картинный разворот
и экслибрис еле виден,
где Петрарка и Овидий
провожали до ворот,
где вставали на дыбы
кони, взмыленные сошкой,
и ты чувствовал ладошкой
неминуемость судьбы…
Острова моих утех в
океане разных судеб
на страницах наших буден
не раскрытых мыслей тех,
мне вас больше не постичь.
В этом мире книжной суши
не рассмотришь больше души
сквозь протёртые очки.
16.02.10
В саду
В соцветьях спрятанная садом,
суть целомудренно чиста.
Там не найти обычным взглядом,
что скрыто в кущах и мечтах.
Там не сказать себе: ну, что ты —
жизнь прошагать – не мудрено.
Звук пропадёт – есть в мире ноты,
их людям слышать не дано.
За той – последней тонкой гранью
вдруг разрывались небеса,
но сад терпел, пронзённый ранью,
хоть кровью капала роса.
Там цвёл пион, скользили травы,
и в назидание другим
там искуситель влил отравы
сомнений истинам благим.
Но лучше не найти окрестность,
чем райский сад и божий кров…
Катилось яблоко в то место,
где зарождается любовь.
06.08.72–21.02.10
Размышления
Как жаль тот миг, вдруг пролетевший мимо.
Он дуновеньем был мне в стойком зное дня,
он стужу прошивал горячим дымом,
манил тем образом, что возникал без грима
из складок памяти, из глубины… со дна.
Как был прекрасен он, сбивая спесь с традиций,
ломая лёд и напряженье встреч!
С ним забывалось то, что не должно случиться
нигде, ни с кем, ни у какой границы
и уж, конечно, что не следует беречь.
Он – первый снег, растаявший к обеду,
звезда, взорвавшая тайгу,
и поцелуй сутра в рождественскую среду,
и вечером звонок: уже к тебе я еду…
И тишина, которую найду.
Всю жизнь молись, его желая, то есть
за озарение, за всплеск, неуловимый блик,
за то, чтобы однажды убежавший поезд,
финальною строкой врываясь в повесть,
на рельсах устоял в последний миг.
1972–2010
Жизнь
За загривком города,
улицей заученной,
жизнь подкладкой спорота
с пальтеца в закусочной.
Жизнь крестом помечена,
на груди хранимого,
зажигала свечи нам
на