В крайний дом внесли: «Спаси, мамаша!
Где теперь разыщешь лазарет?!.
Так уж вышло, вновь открылась рана,
Нету сил глядеть на капитана —
Постоянный жар да тяжкий бред.»
Женщина сорвала покрывало:
«Горе наше общее, – сказала, —
Здесь вот и кладите на кровать!
Разве может быть сейчас иначе?..
Боже мой, да он совсем ведь мальчик,
Нашим старшеклассникам под стать!»
Лоб горячий тронула губами,
Нежно убрала вихор упрямый.
«Настрадался, мой ты золотой!..
Четверо своих, он будет пятым!
Что же вы нахохлились, галчата?
Ну-ка, живо к речке за водой!»
…Он очнулся, взглядом изумлённым
Поглядел на потолок белёный,
Ходики увидел на стене,
Низкое окно с открытой рамой,
Ветку вишни с красными плодами,
В непривычной доброй тишине
Шлёпанье какое-то услышал,
В уголке заметил чубчик рыжий
Занятого делом малыша:
В пол ботинком вбить стараясь гвоздик,
Он пыхтел и хмурился от злости,
Ножки под себя смешно поджав,
Повернулся в сторону кровати,
Подошёл несмело: «Здравствуй, дядя!» —
По мужски ладошку протянул,
Молвил так серьёзно: «Меткий Митя!
А тебя – я знаю! – дядя Витя!»
Живо подтянул к кровати стул,
Чинно сел, ладошки – на коленки,
Луч заката заскользил по стенке —
Засмотрелся. Вдруг к дверям стрелой:
«Мама! – закричал, слова глотая, —
Он уже совсем не умирает!
Слышишь, мама? Он уже живой!»
Как тянулась трудная неделя!..
День, что год, то стон, то жаркий бред!
Женщина встречала у постели
Мало обещающий рассвет
С выжиданьем – что сегодня будет?
С мыслями – придётся хоронить…
И с досадой, что живые люди
Ничего не могут изменить.
Всем на свете поделиться можно,
Подарить и просто дать взаймы,
Только вот здоровьем – невозможно,
Даже между близкими людьми.
И ещё нельзя делиться жизнью,
Словно хлеб, разрезать на двоих
И сказать: «Зачем же долго жить мне,
Коль минуты сочтены твои?!.
И делилась мать, чем было можно:
Лаской, хлебом, козьим молоком,
Сном, надеждой, словом осторожным
О друзьях, что дальше шли с полком,
Тишиной и свежести вечерней,
Добротою из ребячьих глаз,
Митиным вопросом: «Он ничейный?»
И ответом Леночки: «Он наш!»
Чистым взглядом самой старшей, Нины,
Тихой, словно утренний рассвет,
Тёплыми ладошками Алины,
Маленькой, которой года нет.
Всем делилась: травами, плодами
Теми, что пошли здоровью впрок,
Да прокипячёнными бинтами,
Чтоб сумел он выйти за порог,
Чтоб сумел он, крепко встав на ноги,
Продержаться