– Ничего не пойму.
– Он Ленку трахал. Она на карачках стоит, а Быстров сзади ее молотит.
– Что за фразеология! – вдруг обозлился Леня. – Занимались любовью, так и говорите.
– Нет! – покрылась пятнами Татьяна. – Все выглядело по-скотски.
– Ладно, – смягчился Леня. – Не пойму, к чему вы клоните.
– Разве мало? Все будто черви в банке – мимо не пройти. И кто сказал, что она отравилась в подвале, неизвестно с каким человеком? Нашли недвусмысленный натюрморт, а мужика никто не видел. Кто мог быть?..
– Почтальон!?
– Наконец-то сообразили. Только его причастность доказать невозможно.
– Кто ее обнаружил?
– Я говорила, поисками занимался Костя. Увидел в бойлерной на куче промасленных телогреек.
– Не верю! – взорвался Леня. – Могу согласиться с интимными отношениями, но чтобы… Зачем лазить по подвалам, имея квартиру? Меня настораживает другое… Куда не сунусь, вы тут как тут. И этот велосипед-аэроплан, он, что ли, помогает пролазить в сознание людей – делать порочащие открытия?
– Ну, прямо! – вздохнула девушка. – Думаете, другие не знают вашего почтальона. Молчат. Все уже для себя решили, но деликатно помалкивают – я так думаю. Рыльце-то у многих в пуху. А Рябов видел его ночью пьяным, наряженного и загримированного под немощного старика. Никто не знает, что у него на уме.
– Рябов… – вспомнил Леня замечание по поводу физических сил почтальона, а вслух добавил: – Возможно, вы правы.
– А где порядочность, искренность?
– А, так вы их проповедуете. Своим причастием к моей работе хотите навести в обществе порядок. Кажется, мы недавно говорили о неисправимости человеческой природы.
– Ваша ирония неуместна. – Татьяна построила обиженную гримаску. – Можете называть меня максималистской, но хочется разобраться… Какие-то внутренние пружины движут людьми. И по радио говорят о победе над фашистской Германией, а что заставило миллионы людей воевать друг против друга – не пойму. Представьте, у всех дети. Только политики оперируют не людьми, а какими-то схемами – я так думаю, им порядочность чужда.
Невозможно возразить, и возмущение девушки кажется искренним – персиковый румянец не сходит с лица. Именно такой он воспринимал непорочную юность. Но Леня не имеет права попадать под влияние личного обаяния, существует объективная реальность, с которой надо считаться. И он невозмутимо резюмирует:
– Сочувствую вам.
– Мне!?
– Я только хотел… трудно вам, – заторопился он. – Вы прекрасная девушка, но истина дороже! Таня, мы не договорили…
Нет, ее не остановить. Девушка замкнулась, печально созерцая тусклые окна пятиэтажек. Непродолжительно. Поднялась и пошла прочь. Забыла о велосипеде, приставленном к дереву. Конечно, можно пренебречь кошачьими радостями, не отвлекаться на персиковый