Женщины, и мужчины тоже, были сильно напуганы. Двери их тюрем заперты снаружи. Оба помещения охраняли полицаи, но руководили ими немецкие жандармы. Когда немцев близко не было, люди через щели в дверях спрашивали у полицаев, что с ними будет дальше. Полицаи сами ничего не знали, а пьяный Тихон куражился:
– Хана вам всем. Немцы в школе через отдушины в цоколе порох заложили и мужиков всех взорвут перед отходом, а овчарню с бабами просто подожгут, тут ведь крыша из очерета и соломы. Так вам и надо недотепам. А меня они с собой заберут, я стал ещё большим немцем, чем сами немцы, и заслужил жить в их холеной Германии. Даже если кто из вас выживет, то будете до гроба в грязи и навозе ковыряться, а я по мощеным улицам буду ходить и кофей пить со сливками!
Почти двое суток люди без воды провели в неведении и в заточении. Утром третьего дня Красная армия усилила наступление. Немцы оборону организовали на бугре, с того края села, где дорога в Пасеково шла. Наши наступали яром, со стороны Смолеевки и от Фисенково. Немцам сверху видно всё как на ладони, а нашим снизу вверх не особо разгонишься. Наверно поэтому они не слишком спешили, чтобы красноармейцев не потерять.
Перед наступлением главных сил в село по оврагам пробралась группа из двенадцати наших бойцов, одетых в белые халаты поверх морских бушлатов. Они постреляли обоих жандармов немецких, выпустили людей из заточения, а у полицаев отобрали оружие и велели сидеть в колхозной конторе ждать прихода армии. Тихона с Платоном и деда Николашку, который просидел все это время с мужиками в школе, забрали с собой. Потом нашли их в Раскидистой круче расстрелянными. О полицаях не жалели, а деда Николашку всем было жалко, начальство говорило, что его зря расстреляли, по ошибке.
Освобожденные из овчарни разошлись по домам, а те, чьи дома оказались за линией немецкой обороны, пошли к родственникам и знакомым. Основной части мужчин приказали через час с санками и мешками по Водяной круче пробираться в сторону Фесенково для подноса снарядов и патронов к фронту.
К средине дня красноармейцы заняли большую часть села. Перестрелки почти не было. То немцы стрелять начнут, а наши ответят, то наши бабахнут, а немцы в ответ по нашим строчат. Люди в погребах прятались. Павло тоже прятался со своими. Он опять сослался на свой туберкулез и исхитрился дома остаться, а Миньку за снарядами погнали.
Сидел бы с детьми не высовывался, жив бы был, так ему не сиделось на месте. Все выбегал посмотреть, выбили уже немцев из села или нет. Перебежит через дорогу, спрячется за срубом своей сгоревшей хаты и смотрит, а то и на угол сруба залезет, чтобы лучше видеть. Потом взял ещё Акульку, старшую из девок, послал к Гузевым, они за Крейдяной кручей жили, с совком жару принести – печку разжечь надумал.
Немцы, наверное, решили, что в его землянке наши корректировщики или начальники засели. Они и начали лупить из пулеметов и пушки по Шоминой землянке. Все разворотило, раскидало, а тех,