Раздался такой громкий смех, что я даже испугался, правда, совсем немного. Бабушка смеялась с не проглоченным борщом во рту, и от смеха брызги попадали ей на фартук. Я не понимал, почему они смеются, и спросил:
– А че вы смеётесь надо мной?
– Знаешь, Женя, на такой голод мы, пожалуй, тоже согласны, – ответил дедушка и опять засмеялся.
Мне стало обидно, и я вспомнил, как на конюшне Федькины родители не понимали нас, когда мы смеялись над тем, что нам казалось смешным. А теперь мои родители смеются надо мной, и мне тоже непонятно, чем я их так развеселил.
В кручу большие ребята ходили курить, чтобы их не увидели взрослые. Если парень курил, то его считали уже большим. Мы по-настоящему ещё не курили, но порой сворачивали себе цигарки, набивая их засохшими подсолнечными листьями или сухим конским навозом, прикуривали и, подражая довоенным, делали вид, что курим.
– Во, мы теперь тоже как большие!
– Только большие не кашляют.
– И затягиваются.
– Пацаны, пацаны, гляньте, я из носа дым пускаю!
– Постойте. Когда курите, слюной сквозь зубы цвиркать надо.
– А у меня спереди зуб выпал.
– Ну ты не цвиркай, а вы все цвиркайте.
Заметив такую картину, старшие парни устраивали взбучку за посягательство на их права:
– Вы что это вытворяете? Сопляки! Малышня, а туда же ─ курить! Топчите свои цигарки, снимайте фуражки с тюбетейками и подходите по одному, буду по пять щелбанов отпускать. Чтобы в другой раз курить не захотелось, – потребовал Гришка.
Сурово оглядывая притихшую ватагу, он допытывался:
– А ну признавайтесь, может, кто и затягивался уже, так тому ещё и уши надеру.
Полька Руденко в силу своего малолетства не соображала, как в таком случае надо себя вести и, дернув парня за штанину, простодушно просила:
– Гриша, Гриша, надери Федьке уши. Он говорил, что будет затягиваться, – и показывала своим крохотным пальчиком на конопатого соседа.
Но мы дружно защищали товарища. Все галдели, утверждая:
– Не, мы не затягивались.
– Брешет Полька.
– Мы только дым пускали.
– И слюной цвиркали.
Страж всем известных сельских законов был неумолим. Лихо, с оттяжкой щелкая по стриженым головам нарушителей, он приговаривал:
– Вот так. Вот так. Будете в следующий раз знать, как глупостями заниматься.
Наказывая очередного, он придержал пытающегося отойти в сторону после отпущенных ему щелбанов:
– Стой, а то я тебе последний плохо попал. Последний не считается.
– Считается, считается. Ты сам считал и сказал пять.
– Поговори у меня ещё. Сейчас ещё по заднице лозиной добавлю, чтобы знал, как со старшими пререкаться.
С этими словами он с ещё большим замахом отпускал дополнительный щелбан, удовлетворенно поясняя:
– Вот