один.
Лапой с лапой не сыграешь и в лото…
Если мы ни с кем,
то мы никто.
Будто бы у витязя —
коня,
отобрали у меня
меня.
«Вся красота и Лондона, и Рима…»
Вся красота и Лондона, и Рима
и без стихов, пожалуй, представима.
Но без стихов представить Ленинград —
как без литого кружева оград.
Но без стихов Рязани не разыщешь,
Москвы не сыщешь среди лютых пург…
Россия без поэзии российской
была бы как огромный Люксембург.
«Поэзия…»
Поэзия
есть антибюрократия.
За это ей
и слава,
и проклятия.
Не дай нам бог,
чтоб сыро было в кратере!
И если вы
среди других примет
увидите в поэте бюрократинку,
то успокойтесь —
это не поэт.
«Отвращение к литературе…»
Отвращение к литературе —
той, которая просто стряпня, —
словно к рвущейся в лидеры дуре,
перекашивает меня.
Уважение к литературе —
той, чей пламень еще не погас,
все заботы о собственной шкуре
убивает спасительно в нас.
«Не хочу быть любимым всеми…»
Не хочу быть любимым всеми,
ибо вместе с борьбой в меня
время всажено, будто семя,
а быть может, и все времена.
Не играю с оглядкой на Запад,
не молюсь, как слепой, на Восток.
Сам себе я задачи не задал
вызывать двусторонний восторг.
Невозможно в жестоком сраженье,
руку на сердце положа,
сразу быть и сторонником жертвы,
и сторонником палача.
Продолжаюсь я, всех запутав.
Всем понравиться – это блуд.
Не устраиваю ни лизоблюдов,
ни раскалывателей блюд.
Не хочу быть любимым толпою —
я хочу быть друзьями любим.
Я хочу быть любимым тобою —
и – когда-нибудь – сыном своим.
Я xoчy быть любимым теми,
кто сражается до конца.
Я хочу быть любимым тенью
мной потерянного отца.
«Когда я вижу мелкого мерзавца…»
Когда я вижу мелкого мерзавца
во всей нудьбе, таким, какой он есть,
то ненавистью скушно мне терзаться.
Она – им не заслуженная лесть.
Быть может, это даже и бесчестно,
но ненависть куда-то из меня
почти катастрофически исчезла,
себя презреньем грустно заменя.
И где они