сказал мне, вздохнув, Ярослав,
и что-то в глазах невеселых
возникло, предсмертье застлав.
Возникли фабричные трубы
и, вытертые на ходу,
с шальной вермишелинкой губы
в столовском веселом чаду.
Возникли окраин колючки,
где рыж курослеп у ворот,
и чудо той первой получки,
которая пазуху жжет.
Возникли, как будто закаты
когда-то рассветных стихов,
знаменного цвета плакаты
над черным сияньем станков.
«Поедем… На сбор я недолог —
и книгу напишем вдвоем,
а книгу «Рабочий поселок»
так запросто и назовем…»
Не стало теперь Ярослава,
но вечны рабочая кость,
рабочая тяжкая слава
и мастера нежная злость.
Работа его уважала.
В бессмертие, что не для всех,
походкою Жана Вальжана
сутуло он входит, как в цех.
И что-то во мне, как осколок,
сидит и болит, и болит.
Поеду в рабочий поселок,
как мастер велел и велит.
Хочу я, чтоб книга настала
под грохот шкивов, шестерней.
Пусть будет в ней привкус металла,
клеймо Ярослава на ней.
Я так фрезерован эпохой,
что мне заржаветь не пора,
и правый и левый – в лепеху
не сдавят меня буфера.
В рабочий поселок поеду,
где примут меня, как родню.
Рабочего цеха поэтов
достоинства не уроню.
Работу мою – непрерывку,
одетую в дым и мазут,
как дышащую отливку,
истории шваркну на суд.
Прощай, моя прежняя юность!
Зазря я хвалить не люблю,
и по-смеляковски сутулюсь,
и по-смеляковски грублю.
Но для новичка это счастье,
когда, приглашая к столу,
ему недоверчивый мастер
процедит свою похвалу.
Маевка
Надену кепку-смеляковку
и в рощу майскую пойду,
как на рабочую маевку
в каком-то давешнем году.
На свежей зелени поляны
увижу прадедов живых
и с рыжей «шустовской» стаканы
на «Ведомостях биржевых».
Я сяду где-то посередке.
Я буду петь о лучших днях,
путиловца в косоворотке
и михельсоновца обняв.
Толкну весну веселым локтем,
подставлю солнышку лицо
и облуплю чумазым ногтем
крутое, в трещинах, яйцо.
Я захлебнусь весной, свободой
под белой крышей облаков,
укрытый царственной природой
от царских суетных шпиков.
Я революцию увижу
в сквозном березовом строю
и революцию приближу
тем, что о ней я запою.
И над бессмертною поляной
с мятежной смертной головой
я улыбнусь, поддельно пьяный
и неподдельно молодой…