любимых сами в пропасть мы бросаем,
а после так заботливо спасаем,
когда лишь клочья платья на камнях?
Кончики волос
Ланни Мак Холти
Было то свиданье над прудом
кратким, убивающим надежду.
Было понимание с трудом,
потому что столько было между
полюсами разными земли,
здесь на двух концах одной скамьи.
И мужчина с женщиной молчали,
заслонив две разные семьи,
словно две чужих страны, плечами.
И она сказала – не всерьез,
вполушутку, полувиновато:
«Только разве кончики волос
помнят, как ты гладил их когда-то».
Отводя сближенье, как беду,
крик внутри смогла переупрямить:
«Завтра к парикмахерше пойду —
вот и срежу даже эту память».
Ничего мужчина не сказал.
Он поцеловал ей тихо руку
и пошел к тебе, ночной вокзал, —
к пьяному и грязному, но другу.
И расстались вновь на много лет,
но кричала, словно неизбежность,
рана та, больней которой нет, —
вечная друг другу принадлежность.
«Я не играю в демократа…»
Я не играю в демократа,
когда от Родины вдали
всей шкурой чувствую как брата
любого нищего земли.
Я не играю в гуманиста,
когда у драного плетня
под переборы гармониста
крестьянской песней ранен я.
Я не играю в либерала,
когда хочу, чтобы сперва
жизнь у людей не отбирала
их небольшие, но права.
Я не играю в патриота,
когда под волчье улюлю
хриплю в тайге в тисках болота:
«Россия, я тебя люблю».
Я не играю в гражданина
земного шара, если мне
так жаль тебя, парижский рынок,
с Арбатом старым наравне.
И ни в кого я не играю,
ни у кого не в кабале,
или в избе, или в вигваме,
на сцене или в кабаке.
Ни тем, ни этим не в угоду
я каждый день бросаюсь в бой
и умираю за свободу —
свободу быть самим собой.
Помпея
Человек
расползается,
тупея,
если стала
сила духа
в нем слаба.
Человек
погибает,
как Помпея,
вызывая
Везувий
на себя.
Жажда власти
или пошлая слава
человека закрутила,
повела,
но уже бурлит
в котле подземном лава,
та,
которой
сами